Игорь Резун - Свидание на Аламуте

В коридорах Центра было уютно, пахло жасмином, а под ногами пружинил такой приятный и пушистый ковер, что Майя с трудом удержалась от того, чтобы разуться и пройти по нему босой. Центр, по словам все того же аль-Йакуби, одетого в светлый европейский костюм без галстука и парусиновые туфли, отделывали французы и итальянцы. Майя почти не видела там женщин. В обзорной экскурсии по всему Центру почти везде ей попадались на глаза молодые смуглокожие мужчины: кто-то был в европейских джинсах и майках, но большинство носило длиннополые белые халаты и такие же белоснежные брюки. Кстати, улыбчивые шведы из их свиты тоже облачились в такие же халаты, заботливо прихваченные ими с собой. Девушки появились только несколько раз — тоже в белом, в чадре и халате; все они несли кому-то подносы с кофе и «кока-колой», из чего Майя сделала вывод, что они, наверно, официантки. Что-то ей вспомнилось при этой мысли. Конечно же, балагур Чепайский! И она робко спросила Махаба о судьбе их развеселого сибирского друга.

— Умер, — лаконично и без особой грусти обронил араб.

— Умер?! — поразилась девушка. — Господи Боже… Отчего?

— Что-то с желудком. Иншалла!

Майя умолкла, но тут странный вопрос задала Кириаки. Она нагнала неспешно шествующую в сопровождении аль-Йакуби делегацию и, ухватив Махаба за рукав, спросила по-английски с каким-то злорадством:

— Скажите, Махаб, а они все тут ОБРЕЗАННЫЕ?

Но и этот провокационный вопрос не выбил Махаб аль-Талира из колеи. Он мило сверкнул черными глазами на француженку.

— Обрезание, моя дорогая Кири, не упомянуто в Коране, как ни странно! Оно рекомендовано, только рекомендовано в Предании, которое приписывает этот обряд обычаям времен Авраама и арабов доисламской эпохи. Среди всевозможных школ только шафиисты считают его обязательным. А суфии, к которым я принадлежу, да и большинство местных современных суннитов этим обрядом часто пренебрегают.

Майя слушала в оба уха. После ознакомления с Центром, в процессе которого сириец относился к арабу и его спутникам подчеркнуто почтительно, гостям предложили отдохнуть с дороги. Майя, которую слегка мутило от трехчасовой болтанки в лошадином седле и еще от разреженного горного воздуха, с удовольствием согласилась. По этому коридору, между Центром и общежитием, их препроводили в крохотные, но уютные гостевые комнатки. В каждой имелись маленькая джакузи (горячая вода, надо думать, тут не иссякала никогда!), отличная кровать с водяным матрасом и даже кальян. Не было только никаких средств связи — ни радио, ни телевизора, — кроме интеркома общей трансляции, встроенного в розовую стенку.

Оказавшись одна, девушка первым делом сбросила кроссовки, толстые носки — необходимая экипировка в путешествии — и прошлась босиком по ковру. Он тут был такой же пушистый и так же щекотал пятки. Потом она забралась в джакузи. Полежав в бурлящей воде около сорока минут, Майя поняла, что этого достаточно, так как ее неудержимо клонило в сон. Пришла дурацкая мысль: не одеваться, а побродить по этому номеру, среди сплошного ислама, голой. Совершенно голой — дерзко, нагло… Майя, никогда не стеснявшаяся своего тела, так и сделала. Более того, она подошла к небольшому окошку и, потянув за шнурок, открыла жалюзи.

Суровая природа Аламута смотрела на нее огрызками скал и ярко-голубым небом. Полюбовавшись пейзажем, Майя закрыла жалюзи. И тут с ней случилось необъяснимое: стоя посреди номера, она испытала такой приступ сонливости, что не смогла сделать и пяти шагов до кровати. Она просто опустилась на этот пышный, убаюкивающий ковер и провалилась в сон.

…Сон, который ей приснился, был более чем странен. Майя очутилась на лестнице — на той самой, нерезкие очертания которой она видела с канатной дороги. Да, кое-какие пролеты ее утонули в грудах расщепленного камня, под обвалами; некоторые были засыпаны снегом. Но Майя находилась на одной из верхних площадок, и перед ней стояла женщина — та самая женщина, силуэт которой она видела — да, видела — сверху!

Это действительно была женщина. Черное бесформенное одеяние скрывало очертания ее фигуры, а капюшон — голову и волосы. Ноги ее, очень худые, даже костлявые ступни с белыми, почему-то отблескивающими ногтями тонули в снегу. Впрочем, это девушку не удивило — она и сама любила бегать по снегу. Удивило лицо — тоже худое, но какое-то очень знакомое… Она видела его раньше! Совершенно европейское лицо с тонкими губами и серыми глазами. Женщина стояла неподвижно, а потом сказала ей, вполне небрежно:

— Здесь опасно. Тебя могут убить.

— А зачем ты здесь?! — дерзко осведомилась Майя, наблюдая, как за спиной ее собеседницы розовеет небо.

— Я должна УБИТЬ ЕГО, — прошелестела странная женщина, почти не размыкая губ.

— Но… и тебя… и ты можешь погибнуть!

— У меня есть щит.

Сказав так, она раздернула полы балахона. Не нагота женского тела, от разверстого, буро-малинового лона удивила Майю, а ее живот. Он был выпуклым, как яйцо, он явно налился тяжестью плода. Его будто бы покрывал матовый, толстый слой лака, и на нем виднелись белые полосы — то ли прожилки, то ли следы от клинков, едва поцарапавших это невероятно крепкое вместилище.

— Там — ЕГО ДИТЯ, — также неслышно проговорила она. — Они не смогут причинить ему вред.

— Но… зачем ты хочешь ЕГО убить? — спросила девушка, по всем законам условности сна не зная, что она имеет в виду, или зная, но тут же забывая об этом.

— Он несет угрозу.

Она пошевелилась. Костлявые ступни переступили на снегу, покрывавшем камни, и отпечатки ее ног налились пурпуром — снег под ними вытаял до конца.

— Кто ты? — выкрикнула Майя, стараясь перекричать звук нарастающего в ущелье ветра — ровного гудения.

Ей почему-то хотелось упасть на колени и целовать, целовать… ласкать этот выпяченный беременный живот, как великое сокровище.

— Мое имя — ЕГО имя. Оно ЗДЕСЬ.

С этими словами она сдернула с головы капюшон, и Майя увидела череп, выбритый до хрустальной гладкости, до синеватой белизны. А по нему багровым узором бежали иероглифы, какая-то вязь, напоминавшая узлы микросхемы; эти бороздки воспаленно горели на белой коже, и вот они уже налились огнем. Босые ступни женщины пришли в движение, и скоро девушка видела только профиль узкой голой пятки, поднимающейся все выше и выше по каменным ступеням…

Майя проснулась. Пережитое во сне чувство родило странную прострацию. К ней пришла мысль об Алексее, с которым она не переписывалась вот уже полторы недели. Махаб запретил сотрудникам инспекции какое-либо общение с друзьями и родственниками, мотивируя это заботой о безопасности.