Игорь Резун - Свидание на Аламуте

Тем временем Лунь Ву уже приготовила кофе. Аромат его моментально заполнил всю комнатку, как чашку, до краев. Очевидно, вся нехитрая аппаратура для еды, потребная для европейца: тостер, кофеварка и микроволновка, — скрывалась за этой стойкой. Через минуту китаянка появилась оттуда, вновь показав свое символическое красно-золотое одеяние, и, приблизившись, легко присела на постель, при этом полотенце соскользнуло, и на глаза Медному вновь попались все те же три родинки пониже пупка.

Так могла сесть только женщина, не стеснявшаяся уже ничего и связанная со своим любовником долгими узами. Медный снова содрогнулся, подумав, что же было между ними этой ночью.

Он судорожно сглотнул. Взял чашку.

— Qu’est-ce que c’est? Tu es triste?! [21] Что это? Ты грустишь? (фр.). — обеспокоенно спросила Лунь Ву.

Медный с трудом подобрал слова.

— Non… tu es bonne… tu es tres jolie… [22] Нет… ты хорошая… ты очень красивая… (фр.) — растерянно выдавил он.

Лунь Ву рассмеялась. Она забралась на кровать с ногами, и теперь ее узкие голые ступни с длинными, приплюснутыми на кончиках пальцами и по-азиатски широким промежутком между большим и указательным, находились в тридцати сантиметрах от лица полулежащего Медного. Он торопливо прижал к губам чашечку с кофе.

— Tu a été tres furieux… je pensai, que tu avais été un tigre! [23] Ты был в ярости… Я думаю, ты был как тигр! (фр.). — хрипловатым голосом произнесла она, блестя своими черными, подобно маслинам, глазами.

— Oui… je ne comprend pas français… [24] Да… но я не понимаю по-французски… (фр.).

— Oh! Tu m’a pris comme un animal… c’est formidable… quand tu m’a pris au cheveux et donne ton coup au planchet, au-derriere… — промурлыкала француженка — O! C’est comme in tour gigantesque, qui ma ecrase… [25] О! Ты взял меня как зверь… это великолепно… Когда ты схватил меня за волосы и прижал к полу, сзади…..О! Это была такая башня, которая меня пробила… (фр.).

— Oui… pardone-moi… que j’ai vous derange… [26] Да… извини меня… что я доставил тебе неудобства… (фр.). — сконфуженно пробормотал вконец растерявшийся Медный, припомнив фразу из наспех прочитанного русско-французского разговорника.

Лунь Ву снова рассмеялась и расплескала кофе на свои голые коленки, на ноги. Она обтерла их пальчиком, а Медному захотелось слизнуть эту коричневатую влагу.

— O-la-la! Que’est-ce que nous ferons aujourd’hui? — поинтересовалась она и, сообразив, что ее спутник ничего не понял, наморщила лобик, с трудом подобрав слова. — Что ест делить сичас? Pochmelié? C’est mon ami Maybach, qui m’a apprend de ce non — «pochmelie»… Un-deux trink?

Из всего сказанного Медный уловил только два слова — «похмелье» и «дринк». Энергично закивал головой. Лунь Ву допила кофе одним глотком, встала и, обойдя кровать, принялась одеваться у шкафчика. Медный следил, как одежда скрывала ее обнаженное тело. Сверху сел тонкий красный джемпер, на голое тело. Бедра украсили трусики черного цвета, а затем скрылись под черными бесформенными брюками. Смотрясь в зеркало, висевшее на дверце шкафа, Лунь Ву достала из тряпок какой-то тяжелый на вид, длинноствольный пистолет и легко спрятала его сзади, между ремешком брюк и черной полоской трусиков.

— Bon… Ah, mon cheri! Habille-tu… [27] Прекрасно… Одевайся… (фр.).

Преодолевая внутреннее смущение, обнаженный Медный вынырнул из-под одеяла и торопливо оделся. При этом он вспомнил, как приходилось переодеваться в машине, между Лис и Шкипером. Что ж, в какие только ситуации он уже не попадал…

Через пять минут они неслись в «рено» Лунь Ву по Парижу. Судя по всему, женщина снимала квартиру не в самом престижном районе, где-то в районе Ле-Бурже — это он понял по щитам, извещающим о близости аэропорта, и по реву громадных аэробусов, несколько раз придавливающих их машину к автотрассе надсадным гулом. Похмелья как такового не было — просто тяжесть в голове.

Они ехали куда-то в центр. К саду Тюильри. Протиснувшись через рю де Риволи, они свернули на рю де Ришелье, потом на Пти-Шам и на рю Вивьен. Здание Национальной библиотеки возвышалось над ними. Тут Лунь Ву остановила машину, заглушила мотор и показала глазами на вывеску: «CAFÉ AU LAIT».

— Voila une place, ou ylia des docteurs, pour лечить похмелье… Fumons? [28] Вот место, где есть доктор, который побеждает похмелье… Закурим? (фр.).

— Oui… [29] Да… (фр.). — буркнул Медный.

Она достала сигареты, все те же американские «Мальборо» без фильтра. Он вытащил одну сигаретку и закурил, ощущая, как горло обжег дым. Медный избегал смотреть на острые коленки женщины, прорисовывающиеся под черными брюками, на ее бритый череп и темные очки, скрывавшие пол-лица. Он смотрел в окно.

Улица Вивьен, тихая и спокойная, как захолустный совковый двор, текла мимо. Несколько мамаш прошло с колясками, направляясь в сквер; проехал на мотоцикле задумчивый полицейский и вслед за ним пара-тройка машин; проплыл «красный автобус», совершающий свои чартерные рейсы по всему Парижу.

И вдруг в этом покое Медный заметил знакомую фигуру. В сером пыльнике-реглане она двигалась по тротуару, безмятежно помахивая зажатым в руке букетиком фиалок и блестя седым ежиком в лучах парижского солнца.

Извинившись по-французски, Медный выскочил из машины. Оглядываясь, он перебежал улицу — было неудобно тут нарушать правила — и оказался лицом к лицу с полковником.

Тот выглядел усталым. Неизменный серый костюм, но воротник расстегнут, и галстука нет.

— Вы… откуда… Александр Григорьич? — прохрипел Медный, понимая, что последний раз видел его только вчера в кафе.

Заратустров безмятежно улыбнулся. Зачем-то понюхал фиалки, поднеся их к лицу.

— Что, Андрей Юрьевич, можно поздравить вас со взятием Парижа? — ухмыльнулся он. — Да, хорошо, что вчера провожать барышню я отправил вас, а не господина Майбаха…

Медный покраснел, подвигал шеей.

— Ну… ну да! А вы где были?

— А я… — Заратустров как-то легко, рассеянно осмотрел улицу — всю, одним движением глаз. — Я вот тут немного в Национальной библиотеке посидел. Ну, так сказать, для общего самообразования…

— В библиотеке?! После нашей вчерашней…

— Э, Андрей Юрьевич, о чем вы? Закалка… Нуте-с, идите к своей даме и, кстати, передайте ей вот что. Это я, старый дурак, купил по случаю. Не знаю, что на меня нашло.

Медный оторопело принял фиалки в целлофане из рук полковника. Тот же церемонно кивнул и, отодвинув его плечом с дороги, пошел дальше — к пышным садам Пале Рояля. Но через два шага полковник обернулся и бросил Медному, так и застывшему на тротуаре:

— А любопытные там рукописи, друг мой! Пятнадцатого века… Одним словом, друзьям-то нашим, в кавычках, конец! Почитал я тут кое-что о делах крестоносцев в Персии — заня-атно! Ждите звонка.

— А вы… куда? — сипло воскликнул Медный, ничего не понимая.

— Я уезжаю. Частная поездка закончилась. Я вам перезвоню.