Игорь Резун - Мечи свою молнию даже в смерть

Но Термометру было не до этого. Барахтаясь в лапах Виссариона, он понял, что попал из огня да в полымя. И голос первого напоминал ему оба голоса, услышанные в туалете… Поэтому он всего лишь жалобно заблеял:

– Там… женщину… насилуют… с розами!

Если бы он не сказал этого слова, то, возможно, все в тот раз повернулось бы иначе. Но судьба второй раз оказала благосклонность несчастным девчонкам. Слово «розы» вызвало короткое замыкание в головах Виссариона и Ванятки, только что получивших зарплату в Управлении делами, и Виссарион первый рванул по невысокой лестнице в глубь вонючего короба.

А там ситуация уже накалилась до последней степени, и благоприятного выхода из нее не предвиделось. Полуголая, в одних трусиках, Ирка была оттеснена в угол и там, разъезжаясь босыми ногами в чем-то вязком, судорожно оценивала ситуацию для последнего, отчаянного броска. Резо сидел на корточках, убрав руку с ножом, бешено вращал глазами и шипел, прикрывая полыхавшее достоинство, по которому Ирка только что влупила крепкой пяткой. А Вано, зафиксировав свою лапищу на худой шее Люды, приподнял ее так, что та пальцами ног едва касалась пола, и, легко выдерживая ее трепыхания, уговаривал:

– Зачем малчиш? Скажи своей друга, пус денгы за рос дает!

И в этот момент в проходике, отделявшем напоенную запахом хвои улицу от вонючей туалетной атмосферы, тяжело затопали. Вано только успел отпустить Людочку, кулем брякнувшуюся на пол, да обернуться. Виссарион Шапиро, сразу же вложив в свое движение извечную ненависть представителя богатой еврейской диаспоры к не менее богатой грузинской, врезал Вано так, что тот влепился в кирпичный блок, отделяющий один от другого вмонтированные в пол унитазы, тот со страшным грохотом обвалился, а за ним и второй. Тело Вано распростерлось на груде обломков.

Увидев такое, Резо даже не стал сопротивляться. От горца в нем с течением лет оставалось все меньше и меньше, поэтому и сейчас он почел за лучшее ретироваться. Бросив нож на грязный пол, он с тихим воем умудрился ускользнуть от карающей длани Шапиро, да притом в положении «на корточках». Но за поворотом он наткнулся на безмятежного Ванятку. Светлый ликом, тот впал в неизменную (от выпитого) благорасположенность ко всему живущему, поэтому просто сидел на кафеле у выхода, с виду и не препятствуя побегу Резо. Тот намерился перескочить через этого белобрысого алкаша.

– А перешагивать нехорошо! – вдруг заметил Ванятка, очнувшись. – Это буддисты токо могут. А ты какой, на хрен, буддист?

И он шарахнул замершего от неожиданности Резо бутылкой по голове. Портвейн был в ней допит, отчего та со звоном рассыпалась по голове цветовода осколками и положила его на тот же кафель – вполне горизонтально.

Поглядев на дело рук своих, Ванятка заметил с облегчением:

– Ну вот… Встретишь Будду – убей его! В-общем, иншалла, как говорили древние греки…

А между тем Виссарион уже выносил из туалета – на руках! – бледную Людочку и начавшую нервно смеяться Ирку. Та куталась в предусмотрительно снятый пиджачок. Людочку Шапиро положил на траву, прислонив к дереву, и занялся Иркой – ибо давно уже питал к ней симпатию. Посмотрев в краснопрожилочное лицо сантехника, Ирка, только что избежавшая участи быть изнасилованной, внезапно обняла это лицо ладонями, приблизила к себе и смачно поцеловала прямо в пахнущие портвейном толстые губы:

– Виссарион… а принеси ты нам холодного пива, а?

Грузины высунули побитые носы из кирпичного проема да бросились бежать, сталкиваясь на бегу, как бильярдные шары. Их не преследовали. Виссарион помчался к киоску за пивом, а Ванятка сел между туалетом и женщинами на траву и стал рассуждать о реинкарнации Вишвакармана.

И тут на арене появился Термометр. Виновато улыбаясь, он преподнес Людочке огромный розовый букет. Потом, немного подумав, на ходу отделил один цветок и передал его в руки утомленной Ирки.

– О, Господи! – поразилась Людочка, от волнения всхлипнув. – Дима… это ты все мне? Ой, дорогущие какие!!!

– Ради тебя и целого мира мало, – с достоинством произнес Термометр, опускаясь рядом с ней у дерева. – Может, пойдем отсюда куда-нибудь, о, непревзойденная? Пахнет…

Он не обращал никакого внимания на Ирку, он поднимал Людочку с травы, он шутил и кого-то опять цитировал… Он был восхитителен!

И никому бы в этот момент он не признался, что на самом деле розы эти были из ящика, оставленного Вано в некотором отдалении от туалетных дверей, когда его сорвал с места торговли неугомонный Резо.

…Медный вернулся с сигаретами, когда тучи, сгруппировавшиеся на плацдарме левого края Оби, перешли в решительное наступление. Даже на воде было видно, как стремительно бежит их серая кромка, отрезая мир от солнечных лучей, темня воду. Сухой, напористый ветер гнал по асфальту обертки от мороженого и чипсов, остервенело катал пустые пивные банки из переполненных урн. Да и народ разбегался, предчувствуя ливень.

Подъехал на велосипеде Диман с пластиковой бутылкой кваса, отдал девушкам и, пока те жадно пили, стал приторачивать к своему багажнику алюминиевый чан, высыпав из него гремящие оправы.

– Ну что, сворачиваемся? – улыбнулся Медный, посмотрев вверх. – Симоронить не для кого – народ украден у нас Небом! Диман, а куда ты тачку денешь?

– Сзади прицеплю… Да мне ее вон, до ларьков дотащить.

– Лады. А очки я возьму…

Друзья проходили мимо недавней скамейки. Там Маша, хлопоча, собирала книги. Она увидела своих спасителей и бросилась к ним:

– Ребята! Спасибо! Мне ваша эта… зама… то есть разморочка помогла! Мне на телефон друг столько материала скачал! Буквально через двадцать минут, как вы отошли!

– Симорон рулЕз! – усмехнулась Олеся.

Упали первые капельки. Маша бросилась к книжкам.

– Вот видите, как плодотворно! – Медный старался приободрить девчонок, которые слегка приуныли: наверно, оттого, что дождь сорвал их планы. – Мы сегодня спровоцировали два случая грандиозного симоронского Волшебства. Парень с телефоном и эта Маша. Пусть, конечно, все это относится к понятию «халява», но ведь РАБОТАЕТ! «БиЗ-НЕ-СИМОРОН», верно?

– Верно!

Диман попрощался и унесся в сторону вокзала, гремя тележкой, подпрыгивающей за велосипедом по асфальтовым буграм. И в это время Медный заметил человека, который сидел на скамье и совсем не торопился покинуть ее, несмотря на то, что тротуар быстро покрывался мелкой крапиной начинающегося ливня.

Ему было лет сорок. Седоватый, с редкими волосами, худой, лицо землистое. Сидел он, странно нахохлившись: плечи сведены, ноги в пыльных ботинках расставлены, руки крест-накрест обнимают живот. Задумчиво, как показалось Медному, смотрел в землю.