Игорь Резун - Мечи свою молнию даже в смерть

Девушка посмотрела в эти темно-ореховые глаза под густым веером ресниц.

– А… сколько мы будем в экспедиции? И когда надо выезжать?

Ал-Фадл Махаб Али ибн Аби аль-Талир небрежно промокнул свои вывороченные губы салфеткой, посмотрел на почти дремлющего в кресле Чепайского и просто, негромко сказал:

– Инспекция длится два месяца. А я с группой должен выехать в Москву через восемь дней. Билеты уже заказаны.

«…благотворительный фонд инновационных исследований Дж. Дж. Лукаса выразил готовность финансировать экспедицию британского археолога Дж. Джулиуса Кроу в Египет для проведения раскопок в Луксоре, в знаменитой Долине царей. По данным Кроу, опубликованным в прошлом году в „Вестнике Британской Академии наук“, в Луксоре есть возможность отыскать как минимум еще одно древнеегипетское захоронение, относящееся предположительно к III–IV веку до н. э. По мнению Кроу, это захоронение находится на большой глубине, под ныне известными и открытыми для туристического посещения этажами пирамид. Ряд экспертов Британского музея в связи с этим выражают осторожные опасения: до сих пор подобные исследования проводились под эгидой ЮНЕСКО, а фонд Лукаса, зарегистрированный на Сэндвичевых островах, практически неизвестен как инвестор подобных мероприятий… Кроме того, недавно сэр Кроу объявил о предстоящей поездке в Россию, где, по его мнению, находится знаменитый сибирский артефакт, имеющий прямое отношение к Египту…»

Кони Кэмпбелл. «Египет на распутье»

Financial Times, Лондон, Великобритания

Англичанин, сэр Джулиус Джеффри Кроу, свалившийся на Институт археологии буквально с неба, с рейса Лондон – Новосибирск – Пекин, авиалайнера «Бритиш Эйруэйз», произвел разрушения не менее страшные, чем американская вакуумная бомба мощностью в несколько мегатонн, пробивающая подземные бункера до самого донца. Дело было не в том, что в одном из старейших научных институтов Сибири не умели принимать иностранцев – их тут перебывало уже видимо-невидимо. Дело заключалось в том, что англичанина НЕКОМУ было принимать. Директор института находился в длительной командировке в США, одна заместитель, она же и профбосс, уехала в Италию, второй заместитель отдыхал в законном отпуске в Крыму, а третий заместитель, академик Шимерзаев, не мог подключиться к процессу по причине лечения крайне расшатанных нервов и пребывания в подмосковном санатории. В итоге бремя гостеприимства пало на ученого секретаря института, сухонького восьмидесятилетнего старичка, всю жизнь занимавшегося государством Урарту и земледельческой культурой Междуречья. И, хотя старичок, по слухам, близко знавал товарища Молотова и даже помогал господину Риббентропу вручать букет нашей славной Улановой на знаменитом приеме, он в нюансах проведения современных приемов не смыслил ничего. Поэтому старичок положился на завхоза Тимофея Палыча всей душой.

– Тимофей Палыч, родненький, – говорил ученый секретарь, близоруко щурясь, – вы уж сделайте, как это сейчас принято. Честь по чести. Чтоб уж, значит, нас потом ни в чем… ну, сами понимаете. Я с вами потом… сочтемся, кхе-кхе.

Ученый секретарь кривил душой: ничем, кроме наконечников каменных копий и черепков, он поделиться с завхозом не смог бы, да тому это оказалось и не нужно.

Завхоз аж подпрыгивал на месте. От усердия, электрическими разрядами скачущего по его плотному, ядреному телу, брюки сухо потрескивали где-то в области ягодиц. Завхоз подсунул ученому секретарю бумагу.

– Я уж и сметку тут накатал… Вы уж подпишите, как и. о.

– И. о. так и. о.! – со вздохом проговорил ученый секретарь, подписывая документ. – Только… вы уж там постарайтесь… чтобы все гладенько!

Вот тогда завхоз, простой русский мужик по имени Тимофей Павлович Еханенко, тут же развил бурную деятельность. Собственно, сам сэр Джулиус Кроу со своим приездом ему погоды не делал, но, как это всегда бывает, во время таких визитов сдвигаются тектонические плиты различных балансов и среди пылающей в бухгалтериях магме суеты рождаются удивительные металлы, как правило, драгоценные, вроде серебра и злата в денежном эквиваленте. Еханенко как раз на это и рассчитывал…

В день встречи институт археологии, располагавшийся в торцевом от Президиума здании, с семи утра был переведен на военное положение и превратился в боевой лагерь. Технички, рекрутированные Еханенко из соседних учреждений, во второй раз перемывали все, что поддавалось магии мокрой тряпки и порошка. В гараже водитель мыл с шампунем директорскую «Волгу». На кухне буфета третьего этажа Еханенко лично проверял рецептуру и продукты, подготовленные для диковинного «лукового супа Пти-Рюассель с морскими гребешками». Гребешки и лук были на месте, и тут завхоз дошел до строчки: «…полстакана красного портвейна…» – и грозно спросил:

– А где портвейн?

Повариха, добрая женщина лет пятидесяти, развела руками.

– Не могу знать, Тимофей Палыч… О том, что закупали, слышала, что привезли – знаю, но до кухни он не дошел, однако-сь… Выдохся по пути, наверное!

– Я им покажу – выдохся!!! – заревел Еханенко, бросил бумажку и полетел откручивать кому-то головы.

В итоге через полчаса в буфет доставили пол-ящика прекрасного молдавского портвейна. Бутылки дремали в лимонно-желтом дереве ящичка, в благородных опилках.

Стараниями Еханенко институт сиял, как райский чертог. Скелет трогонтериева слона, стоявший на входе и угрожающе тычущего бивнями в каждого заходящего, натерли мастикой до нестерпимого блеска. После того, как Кроу уйдет, на бивне с внутренней стороны обнаружат написанное неизвестным шутником краткое «ЕХАНЕНКО – КОЗЕЛ», но, как и в случае с запиской для Шимерзаева, виновника не найдут…

Но это будет потом, потом! А сейчас завхоз хотел было даже натянуть в холле кумач с надписью типа «Привет дорогому товарищу Кроу от тружеников сибирской науки!» – но не нашлось кумача, и дело, ко всеобщему облегчению, увяло.

…Людочка подошла за два часа, как и приказал завхоз. Она надела купленную не так давно в секонд-хэнде юбку до самых пят из ткани в чудную черно-желтую клетку и белую крахмальную блузку. На ноги пришлось нацепить Иркины туфли – на невысоком, в принципе, каблуке, но все-таки на размер меньше. Полпути Людочка героически проделала в них, потом сняла и бежала босиком, отдыхая; а у самого порога института, воровато озираясь, обулась снова. Еханенко оглядел ее экипировку и поначалу ничего не заметил, а потом в ужасе ткнул пальцем: