Мария Эрнестам - Гребень Клеопатры

Кролики. Он снова почувствовал этот запах. Запах крови, когда отец собирал липкие ошметки пушистых шкурок. У него перед глазами встала картина: отец достает нож и уверенной рукой начинает разделывать самого маленького кролика, с серым мехом, совсем еще детеныша. Он видел мясо, красное, теплое, чувствовал, как его выворачивает наизнанку, слышал издевательский хохот отца. «Ты как девчонка. Ты никогда не станешь настоящим мужиком. Не верю, что у меня мог родиться такой сын».

Всегда сын, мальчик или пацан. Никогда Фредерик. Нет имени — нет души. Только существо на двух ногах. Как заключенные в концлагере с номером вместо имени, хотя, конечно, такие вещи нельзя сравнивать.

Фредерик ответил Эльсе под влиянием этих воспоминаний. И только прочитав реакцию на лицах подруг, понял, что произнес эти слова. Он практически ответил согласием на просьбу Эльсы убить ее мужа. И поставил Мари и Анну в неловкое положение. Мари сделала вид, что ищет что-то на полке, а Анна бросилась убирать чашки, от волнения уронив одну на пол. Фредерик прокашлялся и сказал, что готов на все, чтобы спасти несчастную от мужа-садиста. Ханс Карлстен. Так его зовут. Эльса за время разговора почти ни разу не назвала его по имени. И этим напомнила Фредерику его отца. Имя для нее означало близость. Которая ей была не нужна.

Фредерик знал, что такое издевательства. Уничижительные комментарии по поводу всего — начиная от одежды и увлечений и кончая друзьями. Рассказ Эльсы взволновал его куда сильнее, чем он готов был признать. Он хотел помочь ей. Только не знал как.

Эльса ушла, пообещав позвонить младшему сыну и прийти снова через неделю. Трое друзей дождались, пока за ней захлопнется дверь. Потом Анна резко повернулась к Фредерику.

— Как ты мог? — прошептала она. — Как ты мог сказать, что мы готовы убить ее мужа? Как ты мог договариваться о месте, времени и… Фредерик, ты же не можешь…

— Прости, — поспешил извиниться он, искренне раскаиваясь. — Но это так ужасно. Господи, то, что она рассказала… Ее пальцы… Моя мама была учительницей музыки. Я помню, как она играла. Ее пальцы порхали по клавишам. И эти плоскогубцы… Если бы я не дал слово помочь Эльсе, мне было бы стыдно смотреть на себя в зеркало. Я не хочу сказать, что мы должны действительно сделать то, о чем она просит… хотя признаюсь, мне очень хочется отправить это чудовище на тот свет…

Анна запустила пальцы в волосы, нащупала колтун и начала его нервно распутывать.

— Я испугалась, Фредерик. Мне стало страшно за тебя. Страшно за Эльсу. За себя. За ту ненависть, что пожирает нас изнутри. Не понимаю, что с нами происходит. Мы сидим тут, в кафе, пьем какао и запросто обсуждаем, как совершить убийство. Убить пенсионера. Это чудовищно.

Анна замолчала и начала массировать виски. Мари сидела с непроницаемым видом.

— Ты меня напугал, — снова заговорила Анна. — Я и так была в ужасе от ее рассказа. И тут эти твои слова… Нам нужно обратиться в полицию. Рассказать о насилии, о планируемом убийстве… Пусть они с этим разберутся.

Фредерик попытался улыбнуться.

— Прости, что я тебя напугал. Конечно, я не собираюсь убивать Ханса Карлстена. У меня это вырвалось случайно. Но я не считаю, что надо обращаться в полицию. Может быть, Эльса и помешалась на почве издевательств, но ее надо пожалеть, а не сдавать в полицию. Вы меня понимаете? Я на ее стороне.

— Я тоже, — быстро добавила Мари. — И поэтому считаю, что мы должны предотвратить несчастье. Кто-то же может помочь в такой ситуации — социальные службы, врачи, церковь… Мы должны все разузнать.

— И как можно быстрее, пока ее муж не догадался, что с ней происходит, и не убил ее, — добавил Фредерик.

Они еще несколько часов обсуждали проблемы Эльсы, прерываясь только на то, чтобы отведать блюда, которые Юханна приготовила посетителям. Фредерик отважился допустить возможность устранения Ханса Карлстена. Так, гипотетически. Как в математике рассчитывают формулы. Он сказал, что полученные за эту услугу деньги они могут отдать на нужды благотворительности.

— Если абстрагироваться от того, что мы, разумеется, не собираемся никого убивать, у нас есть причины это сделать, причем организовать все не так уж и сложно. Ханс — человек пожилой, состояние здоровья у него неважное. Он может умереть в любой момент сам по себе. Убийство лишь избавит его от лишних страданий. А Эльсе принесет пользу. — Фредерик осторожно подбирал слова. В голове же постоянно вспыхивали картинки из прошлого. Особенно одна — отец с ружьем в руках. Прошлое перемешалось с настоящим. И вот уже рядом с отцом появилась рыдающая Эльса, которая прикрывает голову руками. Отец презрительно улыбался, взводя курок.

В какой-то момент Фредерик испугался, что зашел слишком далеко, но Мари поддержала его. С полумиллионом в кармане можно сделать немало добрых дел. Анна попыталась призвать их к моральной ответственности за свои поступки, но потом всплеснула руками и призналась, что никогда в жизни не забудет историю с мизинцем Эльсы Карлстен. И что теоретически убийство, конечно, возможно. Но только теоретически.

Они договорились, что постараются отказать Эльсе как можно тактичнее. Нет, они не пойдут на убийство, но сделают все возможное, чтобы ей помочь. Никому не хотелось ставить под сомнение психическое здоровье Эльсы, и друзья решили относиться к ней как к отчаявшейся несчастной женщине. Анна пообещала заняться вопросом жилья, Мари — пенсией, а Фредерик — законодательством.

На этом они распрощались, оставив Ю закрывать кафе. Фредерик обратил внимание на то, какой счастливой она выглядит за прилавком на фоне пирогов. Он отметил ее густые красивые волосы под платком и ослепительную улыбку. Ю не портили ни очки, врезавшиеся в переносицу, ни мокрая от пота кофта. У нее были длинные красивые ноги с изящными лодыжками. Фредерик создал ей в воображении новую прическу, линзы и облегающее платье, но потом рассердился на себя за неуместные фантазии, обнял Мари и Анну и попрощался с ними. Только дойдя до метро, он понял, что идет не домой. Он шел к Миранде.

Женщины всегда зачаровывали его. С самого детства. Он восхищался соседскими девочками в белых трусиках под розовыми кружевными платьицами, которые им надевали по праздникам. Такие же были бы и у его сестрички — верной подруги и союзницы. Сам же он вынужден был носить темные трусы, неудобные штаны, которые ему жали, и рубашки с жесткими воротничками, врезавшимися в шею.

Папа подшучивал над ним, говорил, что он не мужчина. А Фредерик был счастлив, когда ему удавалось ускользнуть в спальню родителей, пока те пили кофе и смотрели новости. Он прятался там в шкафу, зарывался лицом в женские платья, кофты и блузки. Они пахли потом и духами, сладким, завораживающим запахом, который так резко отличался от той вони, которую отец заставлял его выносить. Вонь на охоте. Запах пороха. У мамы были красивая, мягкая и душистая одежда. Он бросался в нее, как в мамины объятия.