Роберт Маккаммон - Королева Бедлама

— Необычные события, — повторил Мэтью. Глаза его горели напором и какой-то одержимостью. — Я не про личные привычки Осли. Я о том, что требовало от воспитанников покидать приют раньше, чем их размещали в семьях или отдавали в ученики. Может быть, некоторые уходили и вернулись, не знаю. — Он видел, что Джон даже не пытается вспомнить. Наверное, испытанные им на себе «личные привычки» Осли не давали ему даже мысленно вернуться в это страшное заведение. — Послушай, Джон, вспомни. Кто-то уводил воспитанников из приюта. Может быть, даже ты уходил.

— А, это. — Джон вздохнул с колоссальным облегчением. — Это же ерунда. Я хотел поехать, но не было у меня умений, которые требовались.

— Умений? Каких именно?

Джон пожал плечами:

— Читать и писать. Считать на бумаге. Рисунки перерисовывать, прочее такое. Помнишь Сета Барнвелла? Он уходил и вернулся. Сказал, что не вынес. Там все как в военном лагере. Сет всего несколько дней там пробыл. Поехал туда научиться делать ключи, но там почему-то собралось много ребят, которые любили драться и проказничать. Когда Сету пару раз расквасили нос, он решил, что с него хватит.

— А что это такое было?

— Ремесленная школа какая-то, — ответил Джон.

Ну да, подумал Мэтью. Так и есть.

— Она случайно не в пятнадцати милях по реке отсюда?

— Думаю, что да. Но я ж тебе говорю, я там не был. Но один мой хороший друг поехал туда и остался. Помнишь Билли Ходжеса? Длинный такой и тощий? Был года на три тебя моложе.

— Помню.

Ходжес был сообразительный парень, но всегда строил хитрые планы, как сбежать из приюта. У него были великие мечты: стать морским капитаном и уплыть в Вест-Индию.

— Он к ним попросился, и его взяли. А знаешь за что? За потрясающе хороший почерк. Можешь поверить? Его взяли в обучение на писца. Записи там, документы — и это его, у которого большого пальца нет!

Мэтью почувствовал, как его пробирает могильным холодом. Наверное, лицо из серого стало белым как мел.

— Большого пальца? — услышал он собственный вопрос.

— Ага. Через год после твоего ухода Билли как-то надевал башмаки и его ужалил паук в большой палец левой руки. Палец посинел и распух, рука болела невыносимо. И так оно шло какое-то время, иногда он плакал до слез, хотя крепкий был орешек. Ну, в общем, когда Осли привел доктора, у Билли палец был уже черным, как тот паук. Пришлось его отнять, чтобы Билли не потерял всю кисть. Но он особо не переживал. Даже больше гордился обрубком, чем мог бы гордиться пальцем.

— Хорошо, что не на рабочей руке, которой он писал, — сказал Мэтью.

Джон осклабился:

— Ты как раз в точку. Это и была рабочая рука. Ему пришлось учиться писать правой рукой, с самого начала. Может, это ему и помогло, когда он копировал письмена.

— Письмена? Какие письмена?

— Ну, иногда приходили какие-то люди и устраивали нам испытания. Ну, знаешь — читать, переписывать тексты, разгадывать загадки… Они и разговаривали с нами тоже. Выясняли, что с нами раньше было, чего мы хотим в будущем. Кто печален, кто сердит, кто таит злобу, а кто лезет в драку. Даже пару раз приезжал один такой, который проверял, владеет ли кто-нибудь из старших ребят шпагой или кинжалом. Пруссак, едва по-английски говорил. Но шпагой одинаково работал обеими руками.

Таинственный граф Дальгрен, подумал Мэтью. Не Чепела учит работать клинком, а учеников более молодых и податливых.

— А зачем владеть шпагой или кинжалом в ремесленной школе? — спросил он.

— Там учили и ремеслу, как затачивать ножи и шпаги. Вот и искали кого-то, кто интересуется холодным оружием.

Вдруг из дверей показался мастер Росс, с не слишком довольным видом.

— Мистер Файв, вы вообще собираетесь сегодня возвращаться к работе?

— Да, сэр. Простите, сэр. — Кузнец скрылся в дверях, и Джон сказал: — Пора мне. Но откуда такой интерес к этой ремесленной школе? Я про нее почти забыл.

— Я думаю, это не просто ремесленная школа, — ответил Мэтью.

— Не просто? А как?

— Мистер Файв! — донесся рев из кузницы.

— Ой, — вздрогнул Джон. — Ну, вообще он лает грознее, чем кусается. Как правило. Ты обязательно приходи как-нибудь поужинать с Констанс и со мной, Мэтью. Тогда и поговорим. Ладно?

Не дожидаясь ответа, Джон Файв вернулся к работе. Мэтью остался стоять под ярким белым солнцем, и люди обтекали его, словно камень в потоке. А он думал, что Билли Ходжес лежит теперь в могиле на ферме Джона Ормонда, и в последнее свое путешествие отправился не морским капитаном, а речным пассажиром.

Он не мог не подумать, что Ходжес, строивший дерзкие планы побега, попытался сбежать из ремесленной школы и тем навлек на себя прогон сквозь строй.

Но у него есть и своя работа, которой лучше заняться прямо сейчас. Кратчайшим путем — вдоль доков — он поспешил к дому Григсби и нашел печатника за подготовкой следующего номера «Уховертки». Берри не было дома. Григсби сказал Мэтью, что она ушла с первыми лучами солнца продолжать рисовать пейзажи, а потом ему захотелось знать все подробности поездки Мэтью в Филадельфию и степень ее успеха.

— Не сейчас, Марми, — ответил Мэтью. — Как ты думаешь, не будет Берри возражать, если я возьму кое-что у нее из белья?

У Григсби глаза чуть на лоб не полезли:

— Прости?

— Из комода с бельем! — Мэтью покраснел. — Одну штуку, которую просил ее сохранить.

— У меня своего мнения нет, это всего лишь мой дом. Раз вы с Берри держите от меня секреты, то давай бери и…

Но он уже говорил в пустоту, потому что Мэтью уже открывал нижний ящик и доставал блокнот.

Мэтью положил блокнот во внутренний карман сюртука. Идти ему было недалеко — Сити-холл с кабинетом Лиллехорна был почти рядом. Вполне может быть, что люди Чепела за ним наблюдают, но с этого дня закон тоже повернет глаза в сторону Саймона Чепела.

— Потом поговорим! — крикнул Мэтью Григсби, выбегая в дверь.

— Да ради Бога, и не давай себе труда мне что-нибудь рассказывать! — крикнул ему вслед Григсби, размазывая по лбу полосу типографской краски. — Я же всего лишь жалкий издатель газеты!

Мэтью подумал, не забежать ли на Стоун-стрит в дом семь и не проверить, нет ли там Хадсона Грейтхауза, чтобы он был… как это называется… резервом. Но дойдя до Бродвея и свернув на юг, решил, что не стоит. Вопрос слишком деликатный. Бывает время размахивать клинками, а бывает время тихо двигать шахматные фигурки.

Он свернул налево на Уолл-стрит, миновал Сити-холл и снова повернул направо на Брод-стрит. Между Баррак-стрит и Бивер-стрит он по трем ступенькам взошел на крыльцо к двери с медным молотком, объявил о себе как о руке правосудия и стал ждать под табличкой: «Поллард, Фитцджеральд и Кипперинг, адвокаты».

Через несколько секунд дверь открылась, и выглянуло бледное лицо мужчины с редеющими каштановыми волосами, в очках с толстыми стеклами. Глаза выглядывали из-за них так, будто им неуютно было при свете дня. Мэтью всегда казалось, что Брайан Фитцджеральд похож на крота.