Джон Беркли - Крепкий орешек II. Шесть дней Кондора [сборник]

— Боже, как красиво! — девушка покачала головой, любуясь этой удивительной парой.

— Да… — протянул Ароне и включил камеру.

Саманта протянула руку и накрыла ладонью объектив.

— Не надо.

— Действительно, ребята, это потрясающе, — Майк посмотрел на Саманту.

Девушку словно подменили: ее глаза сияли, губы тронула нежная улыбка, и она вдруг стала такой прекрасной… Словно чужая любовь, к которой они нечаянно прикоснулись, озарила ее, вытащив на свет то лучшее, что Саманта так старательно прятала в тайниках своей души.

Она сунула микрофон в карман и впервые убрала челку рукой, не решившись нарушить улыбку.

— Как я люблю тебя, малышка. Если бы ты только знала, как я люблю тебя!

— Джон, почему это случается именно с нами? И каждый раз на Рождество!

Холли посмотрела на мужа заплаканными глазами, такими прекрасными, что у Маклейна внутри что-то дрогнуло.

«Ну как тебе объяснить, малышка?…

Я не могу не вмешиваться «не в свое дело», как говорят эти кретины. Я не моту пройти мимо, когда кому-нибудь грозит опасность. Я не могу допустить, чтобы всякая мразь безнаказанно проворачивала свои грязные дела.

Я не могу.

Вот поэтому, малышка. Поэтому, очевидно, это не последняя неприятность в нашей жизни».

Но вслух Джон ничего этого не сказал.

Он только вздохнул и снова поцеловал ее глаза.

— Поедем домой, — и обняв ее за плечи, он шагнул и направлении главного здания.

Ричард Тогберг лежал на спине не в силах подняться с земли.

Его спустили по трапу, там поймали какие-то парни и отправили дальше. Дик еле передвигал ноги, все еще не оправившись от шока. Он сделал несколько шагов и, поскользнувшись, упал, больно стукнувшись затылком.

Люди проходили мимо него, огибая лежащего человека, словно бревно, досадно валяющееся на дороге.

Он протягивал к ним руки, взывая о помощи, но никто не откликнулся на его зов.

Едва взглянув в лицо «героя» и узнав его, все спешили поскорее прочь.

Неизвестно, сколько бы он так еще пролежал, но тут у него пробудилась надежда.

Мимо шла та добрая дама, которая сидела рядом с Холли Маклейн.

— Леди, помогите мне, пожалуйста, — Дик протянул к ней руки.

Старушка, соседка Холли по самолету, шла, кутаясь в кофту, пронизываемую порывами ветра, пытаясь найти автобус или какую-нибудь машину, которые отвозят людей в здание.

— Кто-нибудь, помогите мне, — услышала она с дороги.

На спине, одетый в теплую куртку, лежал тот мерзкий тип, который вел свой гнусный репортаж из самолета.

— Леди, помогите мне, пожалуйста, — он протянул к ней руку.

— Ублюдок! — презрительно бросила дама и, переступив через «эту кучу дерьма», прошла дальше с гордо поднятой головой.

Маклейн бережно укутывал Холли в плащ-палатку, стараясь укрыть ее от ветра.

Она уже не плакала, только тесно жалась к нему, словно боясь потерять.

Красный электрокар остановился перед ними, мигая желтыми огоньками.

— Эй, офицер! Офицер!

Маклейн поднял голову. На водительском месте лихо восседал Марвин. На шее у него висел плейер, а на голове красовались наушники — наверное, он слушал свою любимую Эллу. Губы Марвина растянулись в широкой улыбке.

— Твой «мерседес» подан, — сказал он и расхохотался, довольный таким шикарным названием своей «тачки».

— Марвин! Что ты здесь делаешь, чертушка подземный?!

— Тебя встречаю! Хорошенький праздник ты здесь устроил! — и он снова захохотал, выражая свой восторг. Нет, такого замечательного копа он еще никогда не встречал!.

«Какой славный мужик», — подумал Маклейн. — «Ни одной скотине и в голову не пришло сказать ему хоть какое-нибудь доброе слово, а этот «мерседес» подкатил».

Он опять почувствовал, как сжалось горло.

Светлая машина с надписью «Полиция» притормозила в двух шагах от Маклейна.

Открыв дверцу, на снег соскочил капитан Лорензо.

О, боже! Он, оказывается, умеет улыбаться!

— Эй, Маклейн! — капитан был сама любезность. Он помахал перед своим лицом каким-то листком. — У тебя сохранилась та бумажка о штрафе в моем аэропорту?

О, господи, «в моем»! Ну, индюк самодовольный! Ни хрена ничему не научился!

— Да. Кажется, сохранилась.

— А, какого черта! — Лорензо разорвал квитанцию и подбросил клочки вверх, пустив их по ветру. — Рождество же все-таки, твою мать!

Он все еще улыбался, очевидно, считая, что совершил большой подвиг, порвав этот — почти официальный! — документ.

Маклейн посмотрел на его сияющую физиономию и ничего не ответил.

— Пойдем, Холли.

Они уселись на платформу, тесно прижимаясь друг к другу.

— Поехали, Марвин.

— Эгей, посторонись! — весело заорал Марвин, и кар плавно тронулся с места, оставляя суетящихся людей, которым совершенно не было дела до того, кто сегодня даровал им вторую жизнь.

Они что-то делали, шумели, куда-то шли на фоне разгорающегося зарева и страшных черных столбов, которые тянулись вверх.

Джон еще крепче обнял Холли.

Он поднял лицо к небу и вдруг вспомнил песню, которую услышал, когда приехал в аэропорт.

В четырех кварталах позади Библиотеки конгресса, сразу же за пересечением улиц Юго-восточной А и Четвертой, стоит трехэтажное, второе от угла здание, отделанное штукатуркой. Приютившееся среди других городских домов, оно вряд ли привлекло бы к себе чье-либо внимание, если бы не его цвет.

Яркая белизна здания резко выделяется на фоне поблекших и выцветших соседних фасадов — красных, зеленых и грязно-белых. Кроме того, невысокая чугунная ограда и небольшой, хорошо ухоженный газон способствуют тому, что здесь царит атмосфера некоего спокойного достоинства, которого соседние дома полностью лишены.

Тем не менее, лишь очень немногие из прохожих обращают внимание на это здание. Для местных жителей оно давно уже стало неотъемлемой частью хорошо знакомого и привычного городского пейзажа. У сотен же чиновников, которые трудятся в расположенных на Капитолийском холме государственных учреждениях и в Библиотеке конгресса и каждый день проходят мимо, просто нет времени обращать на него внимание. Большинство туристов, что толпами бродят по окрестностям, также никогда не добираются до этого здания, так как оно расположено в стороне от самого холма. А те немногие, которые все же оказываются по соседству, попадают сюда, как правило, случайно, в поисках полицейского, чтобы тот помог им выбраться из этого пользующегося дурной славой района «повышенной преступности» под сень безопасности национальных памятников.

И все-таки, если какой-нибудь прохожий по странной случайности заинтересуется этим зданием и начнет внимательно рассматривать его, он не обнаружит в нем ничего примечательного или необычного. Вот прохожий остановился перед оградой. Вероятно, прежде всего он заметит за ней бронзовую доску (размером метр на полтора), установленную на газоне и извещающую, что в здании расположена национальная штаб-квартира «Американского литературно-исторического общества». Но в Вашингтоне, городе сотен достопримечательностей и штаб-квартир бесконечного числа организаций, подобным предназначением здания никого не удивишь. Если же прохожий неравнодушен к архитектуре и проявляет интерес к достижениям дизайна, то он почти наверняка будет заинтригован великолепной черной деревянной дверью, по непонятной причине изуродованной непропорционально большим дверным глазком.