Тед Белл - Между адом и раем

С самого начала вставшие перед ними проблемы казались неодолимыми. Мансо постоянно приходилось переубеждать своих своенравных соучастников. Однако сам он укрепился во мнении, что эта операция обречена на успех и даже относительно легко осуществима.

Конечно, убедить их в этом было нелегко, но постепенно Мансо смог разрушить стену неверия. Он был непоколебим и в конце концов отстоял свою идею.

Заговорщики решили дать операции кодовое название «Манго» — в честь популярной песенки, высмеивающей привязанность Фиделя к зеленой солдатской форме.

Атмосфера секретности, окутавшая операцию «Манго», не давала Мансо спокойно спать. Опасность утечки информации увеличивалась с каждым днем. Он ночи напролет интенсивно планировал свою операцию, не уставая думать о том, кто может предать его, пусть даже случайно.

Он постоянно твердил своим бунтарям:

— Когда вы скрываете такой большой секрет, будьте осторожны. Любой может заметить его при вашем неверном движении.

Минутах в пятнадцати от посадочной площадки в Telaraca Мансо наконец заговорил:

— Команданте, вы помните такого Рафаэля Гомеса, старшину третьего класса? Ну, американского моряка, которого Родриго завербовал в Гаване?

— Конечно помню. Я читал доклад. Родриго считает, что этот человек может стать нашим лучшим диверсантом на военно-морской базе в Гуантанамо. Возникли какие-то проблемы? Он себя чем-то скомпрометировал?

Мансо сделал глубокий вдох и шагнул на платформу, которая всегда, почти всю сознательную жизнь, была его опорой.

— Этот человек — наша большая надежда, команданте.

— Поподробнее.

— Гомес — он… он не просто диверсант. Я приказал Родриго устроить так, чтобы Гомес пронес на американскую базу оружие. Биологическое оружие. Бомбу, начиненную совершенно новым штаммом бактерий, выведенных иракцами. Бактерии сами по себе не страшны. С их помощью произойдет распыление необычайно опасного нервно-паралитического яда. Механизм его распространения также разработан иракцами, он не имеет аналогов. Покрывает любую намеченную зону, убивает все живое, а затем распадается.

Кастро, казалось, был поражен этими словами. Его лицо побагровело. Он повернулся на сиденье и посмотрел на своего преданного соратника.

— Ты? Ты отдал такой приказ без моего ведома?

— Да, команданте. Я отдал такой приказ. Народ Кубы сорок лет переносил нечестивых американцев на своей земле. И вы допустили это! Я намереваюсь смыть этот позор!

— А Родриго? Неужели ты хочешь сказать, что первый заместитель начальника Тайной полиции является соучастником? Родриго помог тебе пойти на это безумие?

— Он оказал мне поддержку, это так.

— Вы что, оба рехнулись?

— Команданте, вы допустили присутствие американцев на нашем острове! Вы должны были изгнать их с нашей родины много лет назад!

— Твое отрицание политических реалий можно было бы назвать смешным, если бы все было не так серьезно.

— Теперь будут новые политические реалии, вождь.

— Да. И ты, и твои предатели-дружки навлекут огненный шквал на наши головы, как Аль-Кайеда на Афганистан.

— Нет, команданте. Наш план гениален. Мы дадим этим гринго двое суток на эвакуацию. Если они откажутся, — ну что ж… Взорвавшись, бомба за считанные часы истребит всех мужчин, женщин и детей на территории этого рассадника империализма. А затем яд дезактивируется.

— Господи, Мансо, — сказал Кастро, откинувшись в кресле. — Что тебя привело к этому?

— Месть, команданте. Я учился у Эскобара. Я учился у вас. Я провел свою жизнь, созерцая деяния двух величайших людей. Я был вдохновлен ими, но хранил терпение. Я видел, как вы расправляетесь с врагами. Вы играли с ними, и это было великолепно. А затем, покончив с мерзавцами, вы окунались в лучи прожекторов. Но то унижение, которому нас подвергают грязные янки, должно прекратиться. Мой час пробил. Я это чувствую.

— Ты чувствуешь, что пробил твой час? Ты сумасшедший! У тебя нет надежной опоры, нет политической инфраструктуры. Ты даже не можешь разобраться со своими братьями! Состояние Карлитоса крайне нестабильно. Он на грани психоза. Государство выйдет из-под твоего контроля!

— Я найду подход к своим братьям, лишь только буря утихнет. У меня подобран штат молодых и надежных советников. Сейчас же я намерен обрушить на врагов огонь возмездия.

— Не возмездие тебе нужно, Мансо, — горько засмеялся Кастро. — Тебе нужна лишь слава. Тебя видно насквозь. Думаешь, ты неповторим, у тебя есть предначертание судьбы? Ты хочешь, чтобы твое лицо мелькало в мировых теленовостях! Стоит человеку получить деньги и власть, как он тут же хочет стать известным — это ведь закон!

— Я научился у вас, команданте.

— Ну и что будет после того, как ты взорвешь свою маленькую бомбу, Мансо? Что помешает американцам стереть с лица земли твою новоявленную державу в течение часа?

— Они и пальцем не пошевелят, команданте.

— Ты потерпишь поражение, Мансо.

— Думаю, нет. Вы слышали когда-нибудь о подводной лодке, которую русские именуют «Борзая», команданте?

Хок аккуратно сложил салфетку и оттолкнулся от стола. Час назад ему казалось, что в двери постучалась смерть. Сейчас же его самочувствие было превосходным. Чудесное излечение от странной болезни уже не вызывало в нем удивления. Что бы ни случилось с ним на палубе, это уже в прошлом.

— Мои комплименты шеф-повару, — сказал Хок. — Эмброуз, из чего ты приготовил этот соус?

— Обычная смесь масла, лаймового сока и большого количества рома «Эпплтон» крепостью пятьдесят один градус.

— Так вот в чем секрет. А я-то думал, разве можно так захмелеть от одного бокала вина?

Он совсем не был пьян, зато русские опьянели. Сначала они вели себя робко, наверное, были поражены величественным приемом, но, выпив чрезвычайно много водки и игристого вина из погребков яхты, порозовели и разговорились.

По мнению Хока, ужин прошел в нужном русле. О делах не было сказано ни слова, и Эмброуз почти без умолку говорил по-русски, лишь изредка прерываясь, чтобы поделиться с Хоком кратким содержанием беседы. Когда стюард убрал со стола, Конгрив снова наполнил бокалы марочным портвейном «Сандеман».

Хок, вольготно рассевшись на стуле, наслаждался видом своих владений, потягивая портвейн из бокала. Ему нравилась эта каюта и все, что в ней находилось. Фарфор и керамика, украсившие стол, передавались в роду Хока по наследству. Каждый предмет сервиза с золотой каймой нес на себе фамильный символ Хока — изображение черного ястреба в золотом ореоле. Такой же символ был и на флаге Хока — большом вымпеле, окрашенном сусальным золотом, который развевался на дымовой трубе яхты, и на форме экипажа. Даже на запонках для манжет у Хока красовался тот же символ.