Тед Белл - Между адом и раем

Затем он услышал какой-то щелчок, потом грохот и почувствовал, как «Хаммер» поднимается в воздух и будто переламывается пополам. Машина начала кувыркаться, опускаясь на землю, и он, казалось, тоже летел вверх тормашками и чувствовал эту ужасную боль в ногах, просто непереносимую боль, и затем…

Гомес открыл глаза.

Он лежал на спине в канаве, полной воды. Дождь все еще лил потоками, капли обжигали лицо. Все вокруг горело. Вот черт, даже его футболка и та была в огне! Он зачерпнул из канавы грязную воду и потушил ее. Нужно уходить. Нужно доставить кубинцам RC и получить деньги. Он даже видел кубинские вышки — их прожекторы все как один были направлены на него. Он был уже так близко!

Осталось пройти этот участок, и все. Он чувствовал головокружение, но готов был сделать это, если бы только мог заставить свои ноги двигаться. Но он даже не ощущал их. Потянулся, чтобы коснуться…

О Господи! Их не было. Только кровь. И что-то еще. Что? Кости? Кишки? Боже. Его что, разорвало пополам? Он что…

Он чувствовал, что в его руке что-то зажужжало. Он поднял руку и посмотрел на нее. Сотовый! Он все еще держал в руке свой проклятый телефон. Гомес прижал его к уху. Он мог позвать на помощь. Он и собирался это сделать. Он…

— Привет, мой сладкий! — послышался в трубке голос Риты. Это была Рита!

— Да, милая, — сказал Гомес.

— Ты в порядке? Я волнуюсь за тебя. Уже так поздно. Я знаю, что ты выпил, но все равно я жду тебя, возвращайся домой.

— Я не могу, ох… детка, я не могу пошевелить… мы могли бы стать такими богатыми и… ох…

— Ты где? Кажется, тебе не очень-то хорошо, милый.

— Мне… мне совсем не хорошо. Я хотел… ну… Я должен сказать тебе о плюшевом мишке.

— Плюшевый мишка?

— Да. В животике у этого мишки… в его животике бактерии и…

— Милый, иди домой, ладно? Очень трудно понять, что ты хочешь сказать мне. Давай, возвращайся домой, все будет хорошо.

— Я правда хотел бы вернуться, но не могу. Рад бы, но уже не могу. Прости…

— Милый? Милый? Где ты?

— Я хочу…

— Милый? Милый?

Алекс спал.

Он крепко спал на верхней койке крошечной каюты и видел во сне свою собаку по кличке Шалун.

Они устроили маленький пикник на берегу моря. Шалун снова и снова запрыгивал в волны, пытаясь достать красный резиновый мячик. Но с моря налетела ужасная буря, и маленький красный мячик уносило все дальше и дальше от берега.

Шалун бегал вдоль полосы прибоя, и волны окатывали его передние лапы. Он скулил и лаял, наблюдая, как красный мячик исчезает в волнах. Пес громко лаял, так громко, что разбудил Алекса, который повернулся на кровати, сжимая подушку, и что-то пробормотал во сне.

Он был так далеко, что не мог проснуться.

Тихо, Шалун. Тихо.

Но затем послышался голос, зовущий его, говорящий, чтобы он шел навстречу.

Кто-то грубо схватил его за плечо и прямо в ухо громко звал его по имени. Кто-то тряс его, говоря, что он должен проснуться и встать, несмотря на то что сейчас еще ночь. Он слышал, как волны бьют о борт корабля, видел, как синий лунный свет проникает через иллюминатор и заливает его покрывало. С палубы доносились какие-то едва слышные звуки.

— Подъем, командир, вставайте! — сказал стюард. — Сейчас шесть утра, сэр! Вы сами сказали, чтобы я разбудил вас в это время! Сэр?

— Что? Что? — сказал Алекс, садясь на кровати с заспанным лицом. Шалун сменился массой черных точек, поплывших у него перед глазами.

— Сейчас шесть утра, сэр, вы запланировали вылет на шесть утра. Звонил руководитель полетов, спрашивал, где вы. Мы готовим к взлету четыре эскадрильи. Сначала необходимо, чтобы ваш самолет покинул палубу. И еще — этот факс пришел в полночь на ваше имя, сэр. Мы не хотели тревожить вас. — Он вручил Алексу запечатанный конверт.

— Скажите руководителю полетов, что я уже в пути, — сказал Хок. Он разорвал конверт, вынул его содержимое и немедленно прочитал.

«Алекс,

События, происходящие здесь, требуют твоего присутствия. Пожалуйста, свяжись с нами, как только получишь это сообщение.

С наилучшими пожеланиями,

Алекс тряхнул головой, пытаясь отогнать сон. Он свяжется с «Блэкхоком», как только взлетит. Он дотронулся до лба. В голове как будто стучали молотки. В очередной раз он стал жертвой Бахуса. Вечером они были с ним очень дружны, а теперь пора расплачиваться. Кофе. Вот что сейчас надо. Кофе.

Он позвонил стюарду, который явился немедленно.

— Можно ли мне чашечку горячего кофе?

— Конечно, — бодро ответил стюард. — Какой кофе предпочитаете, сэр?

— Черный. Ни сливок, ни сахара не кладите.

— Да, да, сэр. — Стюард кивнул и вышел.

Проклятие, подумал он. Ну и ночь была. Перед ужином был только виски. Потом бордо, замечательное бордо под прекрасно приготовленного ягненка. Потом портвейн. Точно, был и портвейн.

События вчерашнего вечера медленно всплывали в его памяти. Что еще? Ах да, был какой-то спор с этим выскочкой Тейтом, вызов на дуэль. Но тот так и не явился. Совсем неудивительно.

Потом появился Бэлфор. Американский летчик-истребитель, который был одним из его самых близких друзей во время войны в Заливе. Они вместе лежали в госпитале и стали близкими друзьями.

Сидя в лунном свете на корме «Кеннеди», Хок сделал то, чего никогда прежде не делал. Он открыл свое сердце другому человеку.

Бог знает, как долго они сидели там. На него нахлынули счастливые воспоминания о родителях и тех почти забытых годах на острове Грейберд, когда мир еще был волшебным местом. Он говорил об Эмброузе и о том, как его дорогой друг пробовал помочь ему. И о Вики, конечно, о том, как он любил ее и как потерял.

Наконец, испытывая облегчение, оттого что наконец-то выговорил все наболевшее, он замолчал и лишь пристально глядел на звезды, обретая мир и спокойствие, которые они предлагали.

Именно тогда он понял, что совсем забыл, почему оказался на палубе. Ах да, точно, ожидал того невыносимого типа, с которым они договорились встретиться на палубе. Он не стал ждать дальше, пожелал спокойной ночи Дэвиду Бэлфору и спустился в свою каюту. По крайней мере, это судя по всему имело место, поскольку сейчас было утро и он был на борту авианосца.

Он вошел в крошечный гальюн и стоял, оперев обе руки о нержавеющую раковину. Чертовски сильно перебрал вчера, надо же было так напиться. Первый раз за все последнее время допустил такое. Надрался, как последний алкаш! Он чувствовал себя ужасно, глядя в зеркало на отражение мутных, покрасневших глаз. Но вдруг увидел под двухдневной щетиной, которую он только что собирался сбрить, едва заметную улыбку.

Настоящую улыбку.

Значит, он не чувствовал себя так ужасно, как на самом деле должен был чувствовать. В конечном счете, боль потери Вики была сейчас заперта в несгораемом шкафу его сердца. Он запирал туда свое горе и прежде. Но это новое чувство, спрятавшееся внутри, совершенно застало его врасплох.