Виталий Вавикин - 47 отголосков тьмы (сборник)

Мира бросается к матери, обнимает, целует ее, бормочет ласковые слова, но что творится с маминым лицом, какие ужасные изменения происходят буквально на глазах! Лицо усыхает, сжимается, темнеет. И вот в дрожащих руках Миры оказывается лишь пустой череп, который легко отделяется от шейных позвонков. Мира с ужасом смотрит в пустые глазницы и видит в них проклятую клубящуюся мглу, от которой нет спасения. Серые липкие щупальца мглы медленно выползают из глазниц, растут, ширятся и охватывают удушливым плотным коконом тело Миры. Она сопротивляется изо всей мочи, бьется, как муха в паутине, но кокон все теснее и теснее. Мира задыхается, удушье становится нестерпимым, она последним усилием дергается всем телом, пытаясь освободиться, и, наконец, просыпается.

Наутро у Миры разболелась голова. Затылок налит свинцовой тяжестью. Глаза готовы выскочить из орбит от мучительной внутренней ломоты.

И на этот раз сон полностью выветрился из ее головы. Помнилось лишь, что опять снился кошмар, каким-то образом связанный с матерью. Сон забылся, но внутри осталось смутное, неопределенное беспокойство.

Мира слетала в магазин за продуктами, зачем-то взяла водки, которую всегда терпеть не могла за чрезмерную крепость и мерзкий вкус. К матери после пробуждения не заходила, как-то не тянуло даже. Вышла рано утром оттуда, осторожно прикрыв за собой дверь и отрезав навсегда прошлое.

Долго жарила кусок говядины, тыча в него вилкой. Настоящая подошва, а не мясо, куда смотрела, когда покупала. Покойнице-корове лет десять, не меньше было на момент заклания, а то и все двадцать. Дорогие продукты стали, за творог две сотни выложила, что за бешеные цены при наших зарплатах. Две сотни тю-тю, а есть нечего, пару раз побаловаться с чаем – и закончится творог. Не забыть завтра за квартиру заплатить и телефон, а то отключат, месяц не плачено. Ничего святого у людей не осталось, дерут три шкуры за все, а правды не добьешься. В дверь позвонили? Кто это там приперся? А, Дина, здравствуй, здравствуй… Что-нибудь кошкам? Найду, найду. Возьми у раковины на тарелке свежемороженую путассу, специально для твоих кошек сегодня купила. Пусть кушают, красавицы, им положено. Как мама? А что мама, все хорошо. Не нужно, не ходи туда, спит, не беспокой, не нужно. Не ходи, говорю, что, плохо слышишь? Да, кормила. Чем? Какая тебе на хрен разница чем? Продуктами кормила, чем же еще. Мясо, творог, колбаса тебя устроят? Почему так разговариваю? А как с тобой еще разговаривать? Ходишь тут, высматриваешь, вынюхиваешь. Кто тебя вообще приглашал? Недаром говорят, непрошеный гость хуже… Ты ведь татарка, Дина, да? Как там у вас боженька называется, Аллах, кажется? Плевать хотела на твоего шайтана, не боюсь я его! Что-что? Нельзя так говорить – увижу и кирдык придет? Не свисти, милая, пусть только появится, я ему такое устрою, не взвидит света белого твой шайтан. Забодала уже своим шайтаном, сил моих больше нет. Ох, ушла наконец, дура старая, до чего прилипчивая, ходит-ходит, вынюхивает-вынюхивает… Кажись, мясо сготовилось, огурчиков маринованных достать из холодильника на закусь. Выпить хочется, трубы гудят! Что еще бабе для счастья нужно – выпить, закусить да мужичка покрепче. Виталик – слабак, одни понты кидает, а сам и минуты не продержится. Лешу бы сюда – эх, Леша, Леша, Лешенька, стомилась моя душенька! Где ты бродишь, друг мой милый, разгони мою печаль… Эх, жизнь моя, жестянка, а ну ее в болото! Это кто к нам пришел? Мамочка пришла, соскучилась никак, родная? Плохо одной лежать-куковать, бедная моя, как я тебя понимаю. Ну садись, садись за стол, выпей со своей доченькой за все хорошее. Теперь тебе лучше будет, на поправку пойдешь, и будем с тобой всегда вместе. Никому я тебя не отдам, заберу с собой, моя милая, моя ненаглядная…

– Что там на Ленина случилось, доложите.

– Позвонила какая-то бабка, сигналила на странное поведение соседки снизу. Вернее, не самой соседки, а ее дочери, которая приехала ухаживать за больной матерью. Поехал с нарядом проверить, мало ли что, странно все выглядит по описанию бабки, чуть не покушение на убийство – уморение голодом тяжело больной матери. Не открывала, пришлось ломать дверь. В общем, опоздали, товарищ майор…

– Опоздали… Что там случилось?

– Вскрыли дверь, проходим на кухню, а там – кровищи! Труп матери в сидячем положении у стола, прислонен к стене, обезображен до неузнаваемости. Восемнадцать ножевых ранений, все смертельные – в область сердца, лица и шеи. У ее ног на полу лежит женщина, по-видимому, как раз ее дочь. У этой голова отсечена почти полностью, на лоскутках кожи еле держится, как не отскочила от тела? Рядом с трупами на полу нож окровавленный, такой большой разделочный нож…

– Ваши версии?

– Что тут гадать, дело яснее ясного. Дочь искромсала мать, а потом и себя порешила.

– Ага, значит, убийство с последующим самоубийством. Мотивы?

– Опросил соседей. Получается, никогда дочь с матерью хорошо не жили, лаялись всегда, как собаки. Замуж вышла дочь, уехала в Сибирь, ни разу не приезжала до последнего времени. А тут матери совсем плохо стало, уход постоянный потребовался. Приехала дочка, да видать, быстро надоело за мамой горшки выносить…

– С мотивами понятно, хотя странно все, ведь не чужой человек, мать родная, не находишь, Бузыкин?

– А что удивляться, товарищ майор, в жизни оно по-всякому бывает. Помните случай в Ромодановке?

– Где маманя троих своих спиногрызов собственными руками удавила? Да, Бузыкин, жизнь сложна…

Митя и Рома, два мужичка несколько затрапезного вида, сидят на старенькой пристани лодочной станции, спустив ноги к воде, и выпивают. Митя, тот, у которого остатки пегих волос на плешивой голове нелепо торчат в разные стороны, а бурый нос размером и формой напоминает пожухлый гороховый стручок, служит здесь ночным сторожом. Проживает тут же, на лодочной станции, в деревянном сарайчике неподалеку, где устроена лежанка из неструганых досок, древнего надорванного матраса с клочками ваты наружу и верблюжьего засаленного одеяла. Митя – натуральный бомж, у него нет другого жилья, поэтому по причине ухудшения погодных условий исполнять обязанности лодочного сторожа он может только до наступления первых серьезных холодов, то есть в лучшем случае до середины октября. Потом придется бросать работу и перебираться куда-нибудь поближе к теплу. Вариантов немного, самый верный и уже опробованный прошлой зимой – к кочегару Коляну, в котельную бани № 2. Или еще куда, если здесь сорвется. Зачем гадать заранее? Жизнь – она обязательно шепнет что-нибудь на ухо, когда придет срок.