Дэн Симмонс - Мерзость

Одышка и кашель, а вовсе не галлюцинации заставляют меня осознать, что я слишком долго не дышал «английским воздухом». Я возвращаю на место маску и регулятором устанавливаю расход на 2,2 литра в минуту. В голове у меня почти мгновенно проясняется.

Я узнаю Жан-Клода за секунду до того, как передо мной появляется упакованная в многослойную одежду фигура с закрытым очками лицом. Благодаря кислороду мне требуется всего тридцать секунд, чтобы вспомнить: по словам Дикона, Же-Ка должен был подняться в пятый лагерь с группой шерпов и организовать доставку грузов наверх. Должно быть, он увидел мою зеленую ракету и пришел проверить, в чем дело.

Я стою, слегка покачиваясь и опираясь на ледоруб, а Жан-Клод осторожно обходит труп, обнимает меня, сдергивает маску и поворачивается, так что мы оба смотрим на мертвеца.

— Mon Dieu! — восклицание Жан-Клода с трудом пробивается сквозь ветер.

Я опускаю маску, чтобы можно было разговаривать, и объясняю:

— Вне всякого сомнения, это Бромли. Видишь, Же-Ка, эти обмотки. Явно британские. Нога сломана. Наверное, есть и другие повреждения, которых отсюда не видно. Сомневаюсь, что он мог упасть сюда с самого Северо-Восточного гребня и… понимаешь… остаться таким целым. И явно не с Северного гребня — тот гораздо западнее. Наверное, он дошел почти до второй ступени, вдоль водораздела. Здесь нет никаких лавин.

Я слишком много говорил и слишком мало дышал, и поэтому когда зашелся в кашле, то натянул кислородную маску и согнулся пополам, ожидая, пока пройдет приступ.

— Правая нога сломана в нескольких местах, Джейк, — говорит Жан-Клод. — И смотри, левый локоть тоже как будто сломан… или как минимум сильно вывихнут. Думаю, основной удар пришелся на правую половину тела бедняги… — Же-Ка умолкает, прикрывает ладонью глаза (я не догадался, а он сдвинул очки на лоб, чтобы лучше видеть) и начинает изучать склон над нами. — Но ты прав, — делает вывод он. — До Северо-Восточного гребня почти тысяча футов. Он не мог оттуда упасть. Может, с тех скал ниже Желтого пояса… Большая часть твоих расчетов верна, но в одном, друг мой, я боюсь, ты ошибаешься.

— В чем именно? — спрашиваю я, но получается лишь нечленораздельный звук, поскольку клапан рециркуляции в маске не приспособлен для передачи человеческой речи. Я опускаю эту проклятую штуковину и делаю вторую попытку: — В чем?

Же-Ка начинает что-то говорить, но затем умолкает и указывает вверх.

Связка из трех человек — Пасанг первый, Реджи в центре, Дикон замыкающий — медленно спускается по склону, опираясь на длинные ледорубы. Они уже ярдах в двадцати от нас. Я должен был догадаться, что осторожный Дикон, прежде чем отреагировать на мой сигнал, потратил время на то, чтобы соединить всех веревкой, не позволив спускаться по одному.

— В чем же я ошибаюсь? — спрашиваю я, возобновляя разговор с Же-Ка с того места, где он прервался.

В ответ он лишь качает головой и отступает от трупа. Трое наших товарищей огибают тело и останавливаются, образуя полукруг. Я жалею, что не снял анорак и не прикрыл изуродованные воронами ягодицы и вытащенные наружу внутренности лорда Персиваля. Теперь Реджи наклоняется ниже и видит эту ужасную картину — останки человека, с которым вместе росла, как с родным братом.

Моя кислородная маска по-прежнему опущена.

— Мне очень жаль, Реджи, — говорю я, понимая, что мои глаза под толстыми зеленоватыми стеклами очков наполняются слезами. Может, это просто холодный ветер.

Она стягивает кислородную маску и вопросительно смотрит на меня. Очки у нее подняты на лоб. В утреннем свете лицо выглядит очень бледным.

— Мне очень жаль, что вам приходится видеть своего кузена таким, — повторяю я. Больше всего на свете мне хотелось бы, чтобы его нашел не я.

Реджи вскидывает голову, обводит взглядом трех остальных мужчин, затем снова смотрит на меня. Как и все остальные.

— Это не Персиваль. — Ей приходится повышать голос, чтобы его можно было расслышать за усиливающимся воем холодного ветра.

Я пячусь — чисто инстинктивно. «Кошки» у меня на ногах соскальзывают с камня, и мне приходится опереться на ледоруб, чтобы не упасть. Потом я напоминаю своему телу, что до падения в вечность меня отделяют каких-то двадцать ярдов. Я очень смущен. Но это британский альпинист, можно не сомневаться. И если не ее кузен…

— Я узнаю эти широкие плечи и эти альпинистские ботинки, — говорит Реджи. — Персиваль гораздо тоньше, и торс у него не такой мускулистый. И зеленых альпинистских ботинок у него никогда не было… Джейк, я абсолютно уверена, что вы нашли Джорджа Ли Мэллори.

Вторник, 19 мая 1925 года

Время уже за полночь, но мы впятером — Дикон, Пасанг, Реджи, Жан-Клод и я — сидим в своих спальных мешках внутри «большой палатки Реджи», которая примостилась на наклонной каменной плите рядом с пятым лагерем, и каждый держит одну из внутренних растяжек, пытаясь помешать усиливающемуся ветру порвать брезент или сбросить нас с горы. Мы очень, очень устали.

Мне жаль, что мы не стали хоронить Джорджа Мэллори сегодня днем — вернее, вчера днем, понимаю я, взглянув на часы. Сегодня уже девятнадцатое мая, а по плану Дикона мы должны были подняться на вершину еще два дня назад. Ветер усиливается с каждым часом, и двояковыпуклое облако, висевшее над вершиной Эвереста все утро, после наступления темноты спустилось к нам в вихре метели, и если бы мы остались на Северной стене с телом Мэллори, то были бы вынуждены потратить еще час или два, отбивая замерзшие куски скалы, чтобы засыпать тело. Даже самая маленькая пирамида из камней отняла бы больше времени и сил, чем мы могли потратить в условиях надвигающейся бури. Мы тщательно обыскали тело, отметили его положение и приметы, по которым его можно найти, чтобы потом вернуться к нему, и Дикон объявил, что пора начинать длинный траверс с запада на восток к пятому лагерю. Когда я возразил, что Мэллори заслуживает должного погребения, несмотря на приближающуюся ночь, Реджи ответила мне: «Он почти год лежал здесь под снегом и солнцем, под луной и звездами, Джейк. Еще одна ночь ничего не изменит. Мы переночуем ниже — в пятом, а не в шестом лагере — а утром вернемся, чтобы похоронить Мэллори».

Но вышло так, что мы не вернулись.

Мне до сих пор больно об этом думать.

Как оказалось, мы поступили разумно, что повернули назад и пошли траверсом в пятый лагерь, а не попытались подняться в крошечный шестой лагерь. К двум часам дня ветер так разгулялся, что вырвал часть креплений одной из двух маленьких палаток Мида в пятом лагере. Теперь это засыпанная снегом куча зеленого брезента и сломанные стойки на крутом склоне горы. Мы могли бы снова поставить палатку, используя ледорубы в качестве стоек, но не стали тратить на это силы. Вторая палатка Мида была порвана падающими с горы маленькими камнями, которые пробивали стены и крышу, как пули — жестяную банку. Любой, кто находился бы в палатке в момент попадания в нее камня, был бы убит на месте. Впереди нас ждала долгая ночь с сильным ветром и летящими камнями.