Дэн Симмонс - Мерзость

Поэтому нам не оставалось ничего другого, как впятером набиться в «большую палатку Реджи» на наклонной плите, защищенной от камнепада двумя большими валунами; Дикон и Пасанг установили ее вчера, когда поднялись с грузом в пятый лагерь. (В воскресенье, поправляю себя я, снова вспомнив, что время уже за полночь.) Дикон и Пасанг не только придавили все края палатки довольно большими камнями и вместо колышков использовали вбитые в скалу немецкие стальные крюки, но также укрепили палатку приблизительно двадцатью ярдами новой особо прочной веревки, зигзагом пропущенной через вершину купола и привязанной к большим валунам, выше и ниже по склону.

Палатка Реджи достаточно велика, чтобы пять человек могли в ней сидя поужинать, но вытянуться в ней в полный рост, чтобы поспать, довольно трудно.

У нас не было времени, чтобы отковырять примерзшие камни и похоронить Мэллори, но мы все равно целый час мерзли у его тела на Северной стене Эвереста. Несмотря на пришитые к одежде бирки с надписью «Дж. Мэллори», Дикон хотел со всей определенностью установить личность погибшего. Поэтому мы втроем взялись за ножи и стали отковыривать гравий с левой стороны тела, где оно вмерзло в землю, пока не смогли немного приподнять его и взглянуть на лицо.

Ощущение было такое, что приподнимаешь бревно, накрепко вмерзшее в почву за долгую зиму.

В конечном счете Дикон лег на спину и заполз под приподнятое тело, чтобы рассмотреть лицо мертвеца.

— Это Мэллори, — сказал он.

— Что вы еще видите? — спросил Пасанг.

— Глаза закрыты. На щеках и подбородке щетина, но бороды нет. — Голос у Дикона усталый.

— Я имел в виду видимые повреждения, — уточнил Пасанг.

— Жуткая колотая рана на правом виске над глазом, — сказал Дикон. — Возможно, ударился о камень, когда летел вниз, или в него отскочило острие ледоруба при попытке самозадержания.

— Кость черепа в этом месте пробита? — спрашивает Пасанг.

— Да.

— Можно его опускать? — спрашиваю я, тяжело дыша. Мы сняли кислородные маски перед тем, как приступить к делу. Усилие, которое требовалось приложить, чтобы просто приподнять наполовину выпотрошенный, окоченевший труп, было для меня чрезмерным.

— Да, — повторил Дикон и выскользнул из-под мертвого тела. Потом прибавил, почти шепотом: — Прощай, Джордж.

Мы обыскали карманы Мэллори и заглянули в брезентовую сумку, висевшую у него на груди. Как я уже говорил, на трупе не было ни металлической рамы для кислородных баллонов, ни рюкзака — только маленькая сумка на груди и под мышкой, а также несколько сохранившихся в карманах вещей.

В кармане норфолкской куртки обнаружился высотомер, похожий на те, которыми пользовались мы — специально калиброванный до 30 000 футов, — но стекло разбилось при падении, а стрелки отсутствовали.

— Очень плохо, — сказала Реджи. — Нам никогда не узнать, поднялись ли они с Ирвином на вершину.

— Кажется, у них было несколько фотоаппаратов, — вспомнил Дикон. — Тедди Нортон говорил, что Мэллори носил с собой «Вест Покет Кодак».

Мы повернули брезентовую сумку, чтобы в нее можно было просунуть руку, и мои пальцы, обтянутые перчаткой, нащупали что-то твердое и металлическое.

— Похоже, мы нашли эту камеру, — объявил я.

И ошибся. Твердый предмет состоял из большой коробки спичек «Сван Веста» и металлической консервной банки с мясными лепешками. Мы вернули все на место. Другие предметы из карманов Мэллори составили почти случайный набор личных вещей, словно он только что отправился на зимнюю прогулку в Гайд-парк: огрызок карандаша, ножницы, английская булавка, маленький металлический футляр для ножниц и съемный кожаный ремешок, которым кислородная маска крепилась к его кожаному мотоциклетному шлему. Последний предмет я узнал, поскольку почти такой же ремешок в этот момент стягивал мне подбородок.

Мы вернули консервы, спички и другие предметы на свои места, в сумку и карманы, но продолжили извлекать другие: очень грязный — похоже, сопливый — простой платок с маленьким тюбиком вазелина (мы знаем, что вазелином смазывают потрескавшиеся губы, поскольку у каждого из нас есть такой тюбик, той же марки) и гораздо более красивый, с искусно вышитой монограммой, Дж. Л. М., фуляровый носовой платок с узором синего, бордового и зеленого цвета. В этот платок были завернуты какие-то бумаги. Дикон просмотрел бумаги, но это, похоже, были личные письма, и он не стал их читать, только обращения и надписи на конвертах (один был адресован «Джорджу Ли Мэллори, эскв., для передачи, британский торговый агент, Ялунг, Тибет»). Личные и деловые письма не представляли интереса, за исключением странной серии цифр, нацарапанных карандашом на полях письма от какой-то дамы, но не жены.

— Это показания давления кислорода, — сказал Жан-Клод. — Возможно, расчеты, как далеко они могут дойти с таким запасом в тот последний день.

— Тут только пять столбцов, — заметила Реджи. — Я думала, они вышли из четвертого лагеря, имея при себе больше пяти баллонов.

— Так и было, — подтвердил Дикон.

— Тогда тут нет ничего, что поможет нам понять, — сказала Реджи.

— Не уверен. — Дикон кивнул, снова сложил каждое письмо, вложил в конверты, аккуратно завернул в платок с монограммой и вернул в карман мертвеца.

Мы ничего не взяли, но я все равно чувствовал себя расхитителем гробниц. Мне еще не приходилось обыскивать карманы трупа. Для Дикона такое занятие, похоже, было не в новинку, и я понял, что он действительно этим занимался — возможно, сотни раз — на Западном фронте.

В других карманах обнаружились только складной нож и очки.

— Возможно, это важно, — сказала Реджи. — Очки были у него в кармане.

Я не сразу сообразил, что она имеет в виду — был слишком занят, пытаясь справиться с кашлем.

— Да, — кивнул Жан-Клод. — Они упали либо до рассвета, либо уже в сумерках… Мэллори начал восхождение через день после того, как видел пораженного снежной слепотой Нортона. Не подлежит сомнению, что он мог снять очки только после захода солнца.

— Но куда они шли, вверх или вниз, когда сорвались с гребня? — спросил Пасанг.

— Думаю, спускались, — ответил Дикон.

— А электрический фонарь у них был? — поинтересовалась Реджи.

— Нет, — покачал головой Дикон. — Оделл нашел его в их палатке в шестом лагере и захватил с собой. Тот факт, что они не взяли единственный электрический фонарик, почти неопровержимо свидетельствует, что они покинули шестой лагерь после восхода солнца. А также о том, что Джордж Мэллори был довольно рассеянным.

— Не будем плохо говорить о мертвых, — сказал я, все еще кашляя.

— Вовсе не плохо, — возразил Дикон. — Я просто придерживаюсь фактов. В двух экспедициях, в которых я участвовал вместе с ним, Джордж вечно что-нибудь забывал, терял или оставлял на месте ночевки — носки, бритвенный прибор, шляпу, рулон туалетной бумаги… Просто он был таким.