Дэн Симмонс - Мерзость

— И все же… — начал я, но не нашел других аргументов.

Дикон прикрыл глаза ладонью — мы обыскивали тело Мэллори, сняв очки, поскольку облака были уже прямо над нами, — и посмотрел на склон, пытаясь что-то разглядеть в снежном вихре.

— Те овраги внизу и эта сторона первой ступени, под Желтым поясом, — по ним очень трудно спускаться в темноте, без электрического фонарика, ламп или свечей.

Мы все посмотрели на скалы и овраги высоко над нами.

— Исходя из того, что тело не сильно изуродовано — а также из факта, что Мэллори был еще в сознании и пытался задержаться на склоне, что ему в конечном итоге удалось, — можно с уверенностью сказать, что он упал не с северо-восточного склона. — Дикон подтвердил мою догадку. — И почти наверняка не с такой высоты, на которой находится Желтый пояс. Скорее всего, он сорвался с какого-нибудь оврага или с каменной гряды внизу, ближе к нам.

— Тогда Сэнди Ирвин может ждать нас там, — сказала Реджи.

Дикон пожал плечами.

— Или Ирвин сорвался первым и утащил за собой Мэллори. Мы этого не узнаем, если не найдем тело Ирвина.

«Хочешь сказать, что после всего этого мы продолжим поиски?» — устало подумал я.

И тогда Дикон приказал нам возвращаться в пятый лагерь, пока ветер не стал еще сильнее, а среди вихрей снега еще можно было что-то разглядеть.

— Получается, ничто из найденного на теле Джорджа Мэллори не может нам подсказать, поднялись ли они с Сэнди Ирвином на вершину или нет, — говорит Реджи. — И часы, и высотомер Мэллори разбились и лишились стрелок.

— Возможно, именно отсутствующее даст нам ключ к разгадке, — замечает Дикон.

Я выглядываю из глубин своего грязного пухового спальника.

— Фотоаппарат «Кодак»?

— Нет, — говорит Дикон. — Фотография Рут, жены Мэллори. — Нортон и все остальные, с кем я беседовал, говорили, что он взял с собой фотографию из четвертого лагеря — там ее не нашли, как и в двух верхних лагерях, — поскольку обещал Рут, что оставит ее на вершине.

— Или в самой верхней точке, откуда ему пришлось повернуть назад — одному Богу известно где, — прибавляет Же-Ка.

Дикон кивает и принимается грызть чубук холодной трубки.

— Отсутствие фотографии нельзя считать доказательством, что он побывал на вершине, — говорит Реджи.

— Нельзя, — соглашается Дикон. — Только того, что Мэллори ее где-то оставил. Возможно, как предположил Жан-Клод, в самой верхней точке, перед тем, как повернуть назад… где бы это ни было.

— А меня интересует пропавшая камера, — говорит Пасанг. Его низкий голос, как всегда, мягок и нетороплив.

— Почему? — спрашиваю я.

— А когда вы отдаете свой фотоаппарат другому человеку? — вопросом на вопрос отвечает высокий шерпа.

— Когда просите вас сфотографировать, — говорит Реджи. — Мэллори мог… отдать Ирвину свой «Кодак» на вершине, после того как сфотографировал молодого человека.

— Это всего лишь догадка, — возражает Дикон. — А вот вам не догадка и не гипотеза, а непреложный факт: если мы хоть немного надеемся продолжить поиски завтра, то должны немного поспать.

— Легко сказать, — выдавливаю я между приступами кашля. — Похоже, я совсем не могу заснуть на этих долбаных высотах.

— Не выражайся, Джейк, — говорит Дикон. — Среди нас дама.

Реджи закатывает глаза.

— У меня с собой есть снотворное, — предлагает Пасанг. — Гарантированные три или четыре часа сна.

Все умолкают, и я представляю, что они думают о том же, что и я: «Пока мы будем дрыхнуть, ветер сдует нашу палатку в пропасть».

Я открываю рот, чтобы выразить свое мнение, но Реджи останавливает меня, вскинув руку.

— Тихо, все, — шепчет она. — Я слышу голос. Чьи-то крики.

Моя рука покрывается мурашками.

— При таком ветре? — удивляется Дикон. — Это невозможно. Четвертый лагерь далеко внизу, и…

— Я тоже слышу, — говорит Пасанг. — Там, в темноте, кто-то есть, и он кричит.

Через пять минут после того, как Пасанг подтвердил, что слышит крики, мы втроем — Дикон, Пасанг и я — выскочили из палатки прямо в снежный вихрь. Было решено, что кто-то должен остаться внутри и держать стойки. Реджи вызвалась сама, а мы с Же-Ка бросили монетку, и он проиграл.

— Вы все еще слышите? — крикнул Дикон Пасангу.

— Нет, но кое-что вижу, — ответил шерпа. Он указал вниз, в то место футах в 300 от нас, где находились остатки двух палаток на первоначальном месте нашего пятого лагеря.

Из-за снега, кружащегося в конусе света шахтерской лампы, я не сразу его увидел: красное свечение за большими валунами футах в 100 ниже нас.

Связавшись веревкой — мы не стали тратить время, чтобы надеть «кошки», — мы стали спускаться по крутому склону; я шел первым. Из-за сильного ветра на камнях было не очень много снега, но толстый слой льда делает камни еще более скользкими, чем обычно. Странное ощущение — снова идти в одних шипованных ботинках, без «кошек». Мне уже не хватает ощущения безопасной опоры, которое в последние дни обеспечивали мне «кошки».

Через пятнадцать минут мы добрались до места нашего первоначального пятого лагеря; одна палатка была разорвана камнепадом, вторая рухнула, открывая нам брызги красного огня. Совершенно очевидно, что это не недолговечная ракета Вери, а скорее железнодорожный осветительный патрон, один из тех, что мы тоже привезли с собой, красных и белых.

В десяти футах от осветительного патрона на спине неподвижно лежал человек в куртке на гусином пуху, которую носили участники нашей экспедиции. Он упал рядом с клапаном целой, но упавшей палатки Мида.

Мы наклонились над ним; лампы освещали его обращенное к небу лицо и широко раскрытые глаза.

— Это Лобсанг Шерпа, — сказал Дикон. — Он мертв.

Когда в понедельник утром мы встретились в четвертом лагере, Ричард сказал, что днем раньше доставлял груз в пятый лагерь с несколькими носильщиками, и Лобсанг выполнял обязанности сирдара. Теперь, восемнадцать часов спустя, Лобсанг, невысокий, но выносливый «тигр», заслуживший должность сирдара невероятно тяжелой работой и долгими переходами, действительно выглядит мертвым — рот открыт, зрачки неподвижные и расширенные.