Чарльз Паллисер - Изгнание

Как может мама говорить, что у меня нет друзей? Да, у меня их всегда было меньше, чем у Эффи, но это потому, что я выбираю более тщательно.

Узнал, что у соседнего фермера купили гуся. Завтра Бетси и мама намерены его зажарить. Там, на Пребендэри-стрит, всегда готовила кухарка, поэтому не понимаю, как мама с этим справится теперь сама. Она развесила падуб и омелу по всему дому, пытаясь воссоздать дух прежнего Рождества. Какие глупости! Нам никто не прислал ни одной открытки. Того, что было, уже не вернуть. Я пытался намекнуть на это, но она сильно расстроилась.

Сегодня вечером мы открыли наши подарки друг другу, как делали раньше в канун Рождества.

Евфимия сказала:

– Ричард, я дарю тебе билет.

Какая щедрость! Но мне совсем не хочется идти на этот проклятый бал.

Мама подарила Евфимии миниатюру папы в молодости, прежде висевшую над камином на Пребендэри-стрит, а в ответ получила серебряный наперсток, которым Эффи владела давно, но ни разу не пользовалась. В прошлом году все было совсем иначе! Папа подарил мне серебряный прибор для бритья, а мама – очень красивый ранец. Теперь она вручила мне старую рубашку – кажется, ее когда-то выбросили, но она тайком починила, вышила воротничок и манжеты неким подобием кружева. Мать спросила, нравится ли мне подарок. Что я должен был ответить? Я пожал плечами и сказал, что сойдет. От матушки меня уже ничего не могло обрадовать после того, как я подслушал ее разговор со старухой.

Евфимия сказала:

– Не обращай на него внимания. Он просто вредный мальчишка.

Вот так. Я встал и ушел, оставив родных наедине с их убогими подарочками.

Минуту тому назад Бетси постучала в дверь и вошла с тарелкой сладких пирожков. Она призналась, что сама решила угостить меня. Я уговорил служанку подождать, а потом унести тарелку. Она робко присела на стул лицом ко мне.

Я боялся, что в прошлый раз ее напугал, поэтому решил не говорить и не делать ничего непристойного, но все время думал о том, какое нежное, теплое девичье тело скрывается под грубой шерстяной юбкой. Как мне хотелось прикоснуться к нему! Я сказал:

– Надеюсь, Рождество вдали от родного дома не слишком тяжело для тебя.

Бетси поморщилась, не желая говорить на эту тему. Возможно, ей слишком больно вспоминать о своей семье теперь.

Трудно было придумать новую тему для разговора, но тем не менее неловкости не было, и мы сидели в приятном молчании, пока я кушал.

– Бетси, надеюсь, ты меня не боишься? – спросил я.

– Боюсь вас, сэр? С чего бы?

И она взглянула на меня с таинственной полуулыбкой, словно подчеркивая, что я не способен ее понять. Теперь она смотрела прямо на меня, чего прежде почти не делала. Было странно неловко, но именно такого взгляда я пытался добиться от Бетси с тех пор, как приехал.

Я сказал:

– Потому что я мужчина и намного старше тебя.

Она продолжала улыбаться, будто я сказал что-то смешное. Я начал раздражаться и добавил:

– И потому что я знаю гораздо больше, чем ты.

Служанка встала, взяла у меня пустую тарелку и произнесла:

– Возможно, мне известно то, чего не известно вам.

Она вышла. Не знаю, что и подумать.

Потрясающе! Всего две минуты назад я проходил мимо Бетси в коридоре, и, приблизившись, она прошептала: «Могу вас подоить, если хотите». Она быстро ушла, и я не успел ничего ответить. Значит, девчонка заметила, как встал пенис.

Если хотите!

Дня два тому назад мама жаловалась на запах курева (мне казалось, я был достаточно далеко, чтобы его почуяли). Она сказала, что в моей части дома странно пахло. Эффи спросила:

– Что ты там куришь?

При этом мама навострила уши. Надо быть более осторожным.

Я тоже почуял запах. Совсем другой. Кажется, он исходит из гостиной или прихожей. Пахнет какой-то гнилью.

[Отрывок, записанный греческими буквами. Прим. ЧП.]

Она проскальзывает в комнату со свечой и подходит к моей кровати. Бетси говорит: «Я ужасно замерзла, сэр». Я говорю: «Сядь на кровать, моя девочка». Она садится. Я наклоняюсь и задуваю ее свечу. Моя рука скользит под ее округлое бедро, мягкое, гладкое и теплое. Я говорю: «Под одеялом гораздо теплее». Она залезает под одеяло. Я говорю: «Должно быть, тебе жарко в этой толстой ночной рубашке».

Δ

[Конец отрывка, записанного греческими буквами. Прим. ЧП.]

Низкое небо и облака, словно рука, накрывшая окрестности. Сегодня утром у меня не было никакого желания писать. Мне скучно и тошно.

Сразу после завтрака мальчик с фермы принес нам гуся, держа его вниз головой за лапы. Увы, он был живой. Матушка сказала, что заказывала забитую птицу, но курьер оставил его и убежал.

Никто из нас, включая Бетси, никогда не видел, как забивают гусей, но мама сказала, что знает, как это делают с курами.

Мы все отправились в кухонный дворик позади дома. Мама схватила бедное существо за голову одной рукой, обхватила туловище другой и начала выкручивать шею.

– Она должна сломаться, – сказала матушка.

Несчастная птица хлопала крыльями и отчаянно дрыгала лапами. После нескольких неудачных попыток мама сказала:

– Не получается. Ричард, попробуй ты.

Почувствовав невероятное отвращение к тому, о чем она просила, я сказал:

– Мама, ты сама виновата. Я гуся не просил.

Она воскликнула:

– Хотя бы подержи это ужасное существо, а я попытаюсь снова.

Евфимия предложила свою помощь. Не хватало еще, чтобы меня унижала сестра! Совершенно против своей воли я поймал бедную испуганную птицу, а мама попыталась взять ее за шею. Возможно, мы делали что-то не так, потому что шея упрямо не хотела ломаться.

Бетси исчезла, но потом появилась со шваброй и сказала, что надо попытаться кое-что, о чем она слышала:

– Положите птицу на землю, на нее – ручку швабры. Встаньте на оба конца и надавите на шею, чтобы она сломалась.

Я попробовал исполнить ее совет. Но птица сумела от нас убежать и носилась по двору, размахивая крыльями. Я за ней бегал, а Бетси так сильно смеялась, что не смогла разговаривать, поэтому мать вышла из себя и прикрикнула на нее.

– Как смешно, – сказала Евфимия.

Она ушла, и мне показалось, что сестра нас бросила. Однако через несколько мгновений она вернулась с топором для рубки дров.

Мама воскликнула:

– Не делай этого! Тебя всю зальет кровью.

– Только не на земле, – сказал я. – Подождите, принесу разделочное бревно.

Когда я его установил, мы с Евфимией поймали проклятого беглеца. Потом я схватил гуся, а Эффи ударила по голове птицы обухом, и она замерла. Затем сестра положила его шею на бревно и отрубила голову одним ударом, но отскочила в сторону недостаточно быстро, и кровь еще секунд пять порывисто фонтанировала, первыми брызгами залив ей руку. Внезапно Эффи нервно засмеялась. Ужасно, но птица продолжала хлопать крыльями еще полминуты, пока окончательно не замерла.