Родни Стоун - Крики в ночи

— Я ничего не хочу сказать, месье. Я всего лишь следователь.

Но опухшее лицо Эммы, казалось, обвиняло меня. Однажды она выпалила, когда мы ждали новостей:

— Это все твоя вина. Ты хотел этого чертова отдыха. В этой чертовой стране…

Я попытался оправдываться:

— Дорогая… отпуск мы взяли из-за тебя.

— Не называй меня дорогой, — оборвала она меня.

Ле Брев забрал меня в Понтобан, и мы совещались там в разных комнатах, в то время как беспросветная стена отчаяния затмила для меня весь мир. Желтые плитки на полу таращились на меня. Вопросы сыпались один за другим. Были ли Мартин и Сюзанна созревшими в половом плане? Что я испытывал по отношению к ним? Возникало ли у них желание сбежать из дома? Не было ли у них кровосмесительных отношений? Знаем ли мы кого-нибудь, кто мог быть заинтересован в их исчезновении?

„Нет, — отвечал я. — Нет, нет и нет“.

Я просто хотел, чтобы они вернулись. Или, если это не удастся, чтобы их нашли. По мере того как проходили дни, процесс расследования становился сущим кошмаром, который всячески давил на наш с Эммой рассудок. Мы нуждались в своих детях не менее, чем, возможно, они в нас.

Засиженные мухами комнаты для допросов.

Кричащие рты.

Расчлененные тела.

Ле Брев сидел и допрашивал меня, всегда вежливо, но никогда без намека на подозрения, посматривая на меня через очки в золотой оправе.

— Почему вы выбрали именно это место? Шенон?

— Почему бы и нет? Нам хотелось тишины и покоя. Этот дом можно было арендовать в очень короткий срок. Место не так популярно, потому что не на морском побережье. Нам требовался отдых.

— Отдых?

— Мне нужно было уехать подальше от давления и стрессов на работе.

Я размышлял, нужно ли мне позвонить Бобу и рассказать, что произошло. Но что это даст? Может быть, нужно поставить в известность других людей? Британское посольство? Родителей Эммы? И тем не менее я ничего не предпринимал, чувствуя себя беспомощным и оказавшимся в ловушке. Все мои иллюзии относительно достатка, офиса, практики, надежд разрушились, пока мы сидели здесь, Ле Брев и я. Он продолжал подозревать, что я виновен. А я никак не мог развеять его предубеждение. Он настаивал, что это не был несчастный случай. Он таращился на меня своими проницательными глазками.

Это было хуже, чем несчастный случай, так как дети вообще исчезли. Пропали без вести, как на войне. И эта потеря перевернула все во мне вверх дном.

Инспектор штурмовал меня вопросами, иногда придвигая свое лицо вплотную к моему, смотря мне прямо в глаза.

— Вы действительно любили своих детей? Или все-таки когда-нибудь вы им угрожали?

Глупые вопросы, попытка спровоцировать, попытка помочь.

Среди новых лиц в полицейском управлении в Понтобане, городишке из розового кирпича, который смотрелся в реку Тарн, появился еще один инспектор: темноволосый человек с мягким голосом, который сказал, что у него тоже есть семья. Инспектор Клеррар.

— Я понимаю, что вы чувствуете, месье.

Мы сидели в комиссариате, защищенном от солнца закрытыми жалюзи. Где-то рядом, на улице, уличные торговцы пытались перекричать шум машин. Но внутри было достаточно тихо, чтобы слышать тиканье часов.

— Мы должны рассмотреть все возможности, — сказал он на приличном английском.

Начались дни сущего ада. Я знал, что Ле Брев и его люди делали все, что могли, но этого оказывалось недостаточно. Они пытались выудить у меня мотив, а я сидел и в отчаянии смотрел на них. И все это время я остро ощущал, что каким-то образом подвел свою семью под всю эту беду.

Для Эммы все складывалось еще хуже, так как она оставалась одна в доме, с жандармом за дверью, будто была под домашним арестом. Она отказывалась говорить о чем-либо и пыталась заглушить боль.

Казалось, время остановилось. Дни слились один в другой и никогда не казались такими длинными. Степень отчаяния Эммы доказывало то, что она согласилась принять валиум, прописанный полицейским врачом, — она ненавидела эти таблетки. Но даже они мало чем помогали. Она просидела и проплакала рядом со мной в постели три ночи подряд, пока в конце концов врач не дал ей настолько сильное средство, что она все-таки заснула и лежала теперь как статуя, холодная от изнеможения.

День за днем мы ждали и надеялись. День за днем нам говорили, что никаких новостей нет… пока. И либо Ле Брев, либо Клеррар начинали новый раунд, расспрашивая о моей работе, моем происхождении, моих привычках, играл ли я с детьми, оставались ли они когда-нибудь с другими людьми, сколько лет мы женаты, ладится ли у нас семейная жизнь, зачем мы приехали во Францию, пытаясь найти предлог, слабое место, причину.

В сочетании с бессонницей они привели меня почти в ярость. Хуже того, я не верил в их компетентность и чувствовал, что они это знали: между нами всегда вставало что-то типа старого противостояния между двумя разными культурами. Подозрение, презрение и страх — все это они видели в моих глазах. Я хотел, чтобы они оторвали свои задницы от стульев и двигались, двигались, двигались.

В конце концов я позвонил Бобу Доркасу и рассказал о случившемся.

— Оставайся сколько потребуется, — отреагировал он.

Я решил скрыть происшествие от Эмминых стариков. Не было смысла волновать их, пока не будет конкретных известий, тем более что Де Брев следил за каждым моим шагом.

Я взглянул на него через стол.

— Послушайте, у меня есть друг в Лондоне, Адвокат. Джон Симпсон. Мне нужно рассказать ему обо всем этом.

— Конечно, месье. Почему бы нет? — Ле Брев указал на телефон, наблюдая за мной поверх очков. — Пожалуйста, разговаривайте с кем хотите.

Я не знал, что хотел сказать адвокату, и мне потребовались часы, чтобы дозвониться. Когда же наконец нас соединили, Симпсон посоветовал:

— Не подписывай никаких заявлений, пока не отошлешь их факсом мне.

Заявления? О чем он говорит? Об уголовном деле?

— Просто сотрудничай с полицией, — продолжал он. — Много я отсюда сделать не могу, но если нужно, то приеду. Как только будут новости. Ты проконсультировался с официальными представителями?

— С кем?

— С британским посольством. И американским консульством. Им нужно дать знать. У детей британские паспорта. У нас есть консульство в Дионе, но я советую тебе позвонить в Париж.

Опять я каким-то образом потерялся между странами.

Ле Брев сидел и смотрел на меня, потирая руки, и нахмурился, когда я сказал ему о совете моего адвоката.

— Вы что, не доверяете полиции?

— Не в этом дело. Мне нужно кому-нибудь сообщить. У моих детей британские паспорта. Двойное гражданство.

— Понимаю. — Он сложил губы, как бы для того, чтобы показать, как он ко всему этому относится. — Вы выглядите уставшим, месье. Я понимаю, для вас — это большое потрясение.