Родни Стоун - Крики в ночи

— Помогите! Помогите!

Деревья кружились перед глазами. Затем я вскочил и побежал. Но они оказались проворней, быстро очухались и нагнали, повисли на мне. Я упал на спину. Один сел мне на грудь, держа за руки. Другой встал и принялся методично избивать меня ногами под ребра. Злобное лицо его, все в синяках, угрожающе моталось из стороны в сторону.

Еще один удар по ребрам, едва не переломавший их.

Я попытался закрыть лицо рукой, но тот, который сидел на мне, перехватил ее. Я мысленно сфотографировал его: короткие волосы, глубокая морщина между черных бровей, маленький шрам на правой щеке. Больше всего доставалось моим ребрам, пока я не освободил руку и не схватил того, кто бил. Но при этом я полностью открылся для этого идиота, который держал меня. Он стал бить меня по голове. Затем остановился. Второй что-то крикнул, и оба кинулись прочь.

Когда я привстал и оглянулся, их уже не было. Я повернулся на бок и отполз под дерево, пытаясь подняться с земли, в голове звенело. Казалось, я столкнулся с грузовиком, но все мои ребра, видимо, уцелели, просто зверски болели, Парни били так, чтобы не забить до смерти, бросили и исчезли. Я сел, голова сильно кружилась, все тело болело, но внутренние органы вроде бы целы. В лесу было душно и мрачно, смысла ждать чего-то я не видел. Никто меня не увидит и не услышит, и никому до меня нет дела. Эти сволочи специально следили за мной. Кому-то не нравилось, что я отирался поблизости.

Я отполз от этой ужасной поляны, где мы дрались, — розовые кусты все смяты. Мимо деревьев и через открытое поле и дополз до дороги. Удары молота в голове прекратились, но страшно захотелось пить. Я боялся, что они вернутся.

Дом так и стоял по ту сторону дороги, с закрытыми ставнями и покинутый всеми. Помнится, я просидел в траве на обочине немало времени в надежде, что кто-нибудь пройдет мимо. Постепенно дрожь прошла. Ничто не шелохнулось на дороге, не слышно было никакого шума движения.

Я вспомнил, что у меня есть ключи от машины. Парни не пытались обыскать меня и взять документы и деньги. Спотыкаясь, я добрался до машины, она стояла на месте — сразу за воротами, окно опущено. Я проскользнул внутрь и завел мотор.

Вырулив на дорогу, я почувствовал себя лучше. В безопасности, более собранным. Я проехал три километра до Шенона, постепенно чувствуя себя все более уверенным, размышляя, нужно ли заявить о нападении жандармам. Никаких следов „ситроена“. Я уже не доверял никому. Вид у меня был слишком ужасен, чтобы появляться в гостинице. На пересечении шоссе на Сен-Максим и боковой дороги на Понтобан мотор заглох, будто в раздумье, куда повернуть. Доложить Клеррару в Сен-Максиме означало открыть, куда я ездил. Я с трудом поморщился, завел машину и поехал дальше, чувствуя, что смогу продержаться не больше часа.

„Форд“ летел, словно за мною по пятам гнался дьявол. Высохшие, разоренные окрестности, кое-где виднеются каменные глыбы. Многого из той поездки припомнить я не могу: как круто заворачивал на поворотах, несколько раз выезжал на левую полосу, как будто вернулся в Англию, пролетал мимо тракторов и крестьянских дворов, оставляя возмущенных селян позади, но все же добрался до Понтобана. Проехал по трехполосной дороге и потом через мост подкатил к старому дому. Я хотел поговорить с Эстель.

Очнулся я в комнате кремового цвета, простыни тоже кремовые, за окном — закат солнца, сильно ноют ушибленные ребра и правая щека.

Мне понадобилось полминуты, чтобы вспомнить, что произошло, как раз когда Эстель вошла в комнату. На ней было платье с цветистым узором, а волосы сияли, как серебро. Теперь я все вспомнил: вспомнил, как появился в редакции газеты и как-то исхитрился вызвать ее. Она вскрикнула, увидев, в каком я состоянии. Помнится сквозь туман, как она вела меня к машине и мы ехали к ней. Там я и сломался.

Я лежал в постели Эстель, она умыла и раздела меня.

— Который час?

— Семь.

Я проспал четыре часа.

— С тобой все в порядке, — успокоила меня она. — Ты выключился, как лампочка. Вот, выпей это.

Я хотел просто воды. Во рту все пересохло, язык был как сильно прожаренный бифштекс.

— Не думаю, что что-нибудь сломано. — Она подошла, села на край кровати, ощупывая мои лицо и ребра, затем подняла покрывало, чтобы посмотреть на синяки. — Что же случилось?

Я рассказал ей, как поехал к тому месту в лесу и обнаружил свежие кусты роз, как на меня напали парни.

— Не могу поверить в это, — вымолвила она. — Нужно сообщить полиции.

Я сел на постели и застонал. В комнате царила неуловимая атмосфера, такая странно-притягательная, подавляющая и одновременно уязвимая. Женская комната, но не совсем так: о том, что здесь обитает женщина, свидетельствовали считанные предметы обстановки и, может быть, мягкий оттенок тканей на мебели и окнах. Эстель сама по себе излучала тот огонь, который согревал все вокруг.

— Они сами могут быть замешаны в этом, — предостерег я, припомнив две стриженые головы. Молодые люди могучего телосложения.

Эстель покачала головой.

— Ле Брев не доверяет мне, — напомнил я. — Эти двое следили за мной от самой гостиницы. Дела пошли не так, как им хотелось бы, и они вполне могли призвать меня к порядку.

Она нежно погладила мои синяки.

— Я так не думаю. Ты должен доверять старшему инспектору.

— Никоим образом. Он лжет мне.

Она резко возразила:

— Ты не должен так говорить.

Я пересказал то, что услышал от продавщицы в отеле: о мадам Сульт и ее любовнике, который проживает поблизости.

— Спроси инспектора Клеррара.

— Клеррар ничего не скажет. Он на стороне Ле Брева.

И опять она настойчиво советовала обратиться в полицию, будто отказывалась верить мне.

— Розы, — вспомнил я. — Кто посадил розы?

— Может, кто-нибудь из деревни?

— С какой стати, после стольких лет?.. К тому же дети похоронены вовсе не в лесу. Там нашли только одно тело…

Она провела рукой по моим волосам.

— Тебе не нужно было ездить туда…

— Кто хочет остановить меня: тот же человек, который унес Шоколадку?

Она нахмурилась. Опять на ее лице появилась едва заметная складка.

— Что унес?

Я напомнил ей о ночном визитере, еще одно дело, поставившее в тупик полицию.

— Это какое-то сумасшествие, — выдохнула она.

— Эти ублюдки, которые накинулись на меня, не были сумасшедшими. Кто-то украл игрушку. И кто-то посадил розы.

— Не могу понять…

— А я могу. Кто-то знает, что я включился в расследование. И, несомненно, существует человек, который виновен в тех смертях.

— Джим, ты устал. Все глупости.

Слишком много уже случилось глупостей в этом уголке Франции.

— Мои дети исчезли не просто так. И я твердо намерен узнать почему.