Родни Стоун - Крики в ночи

У меня начала кружиться голова. Она провела рукой по волосам, и я увидел в ее глазах просьбу.

— Джим, пожалуйста, пойдем.

Она взяла меня под руку. Дети могли исчезнуть где угодно, в любое время, но это случилось именно здесь. Я старался бороться со своим горем, и теперь мне предлагали утешение.

— Эстель…

Мы забрались в ее маленький автомобиль и поспешили к ее дому, по мощеным улицам старого квартала. Помню, как Эстель бегом поднималась по лестнице впереди меня.

В квартире она сразу провела меня в полутемную спальню, где со спинки кровати свисала одежда, а на стульях были сложены книги. Она быстро сбросила жакет и обняла меня. Если она заранее думала соблазнить меня, ее спальня не была бы в таком беспорядке.

— Ложись в кровать, — прошептала она.

Она принимала меня как богиня, глаза полузакрыты, мягкий свет от настольной лампы. Я ощущал ее нежность и полноту чувств, но, даже когда мы соединились, меня не оставлял страх от того, что это делаю я. Я испытывал одновременно вину и желание.

После этого мы сидели рядышком на кровати и пили воду „Перрье“.

— Тебе лучше? — спросила она очень спокойно.

Ее слова не вернули нас назад, не изменили прошлое, но, как наркотик, они сняли боль.

— Не будь так жесток со мной.

— Эстель…

Она вздохнула, прикрыла грудь, но я отодвинул покрывало.

— Дорогая, помоги мне.

Эстель заплакала горькими слезами:

— Это невозможно, ты должен ехать домой.

И я знал, что „домом“ была Эмма. И все же в эти короткие мгновения желание опять завладело нами, затмевая собой все остальное. После того как страсти улеглись, она отодвинулась от меня. Я поцеловал ее шею, почувствовав соленый привкус.

— Мой дорогой Джим…

Она лежала очень тихо и все еще плакала. Что же мы делаем друг с другом. Мы что, совсем поглупели? Я потерял семью и на руинах нашел Эстель, но что она действительно собой представляла… кем была в моей душе?

Тут проявилась своего рода потребность, которую я не мог контролировать, временная страсть. Я не мог объяснить ей, что запутался в чувствах и все еще люблю Эмму, что измучен и очень устал.

Эстель лежала, сложив руки на груди.

Затем она встала и спросила:

— Хочешь что-нибудь покрепче?

В комнате было душно и жарко.

— Чаю, — ответил я. — У тебя есть чай?

Она рассмеялась:

— Мы занимаемся любовью, а ты хочешь всего-навсего чаю?

— Старая английская привычка.

Эстель провела по волосам.

— Хорошо, оставайся здесь.

Я видел ее загорелое тело, узкие бедра и длинные ноги. Она исчезла в кухне, все еще без одежды.

Вернувшись с двумя чашками лимонного чая, она завернулась в покрывало, а я уже почти оделся. Она подошла и присела рядом на кровать.

— Зачем ты оделся? Здесь так жарко.

— Мне стыдно.

— Стыдно? — искренне удивилась она.

— За то, что скомпрометировал тебя. Использовал тебя…

Я поколебался, не уверенный в том, что хочу сказать. У меня сложились довольно расплывчатые, не слишком последовательные принципы поведения, но все же я старался их выполнять. И образ Эммы не выходил у меня из головы, стройной и подтянутой, где-нибудь у Макомберов, или в Рингвуде, или… черт знает где. Я остался во Франции и заставил Эмму уехать. Остался ради безнадежной погони за неизвестностью, которая насторожила Эмму. Какое-то мое упрямство, нежелание сдаваться проявило себя. Эстель наклонилась и поцеловала меня.

— Куда ты собрался? — в голосе тревога.

Я вернулся назад к своим поискам, к нормальной жизни. Моя рубашка упала на пол, и я поднял ее.

— Хочу увидеться с этой женщиной, с мадам Сульт.

Она встала и принялась разыскивать слаксы и блузку, которые бросила куда-то, когда раздевалась.

— Нет, Джим, не езди туда, — в голосе настойчивая мольба.

— Почему?

— Потому что ничего хорошего из того, что ты будешь ворошить прошлое, не получится.

— Что это значит?

Она была бледна, расчесывая волосы.

— Ты заботишься только о себе. Только это имеет для тебя значение, а не я.

Я распознал крик отчаяния: самым важным для меня было найти детей и сохранить семью, и Эстель знала это.

— Ты мне очень нравишься.

— Нравишься? — Ее глаза заблестели от слез. — И только?

— Пожалуйста, поедем вместе, ты поможешь мне.

Она вытирала лицо полотенцем, пытаясь прийти к какому-то решению. Затем надела туфли.

— Может быть, и поедем. Не знаю.

— Конечно, ты вовсе не обязана делать это.

— Джим, почему ты просишь меня ехать к этой старухе? К отшельнице. — Она замолчала и вздохнула, пытаясь принять какое-то решение. Затем медленно произнесла: — Ни к чему хорошему это не приведет.

— Я собираюсь увидеться с ней, независимо от того, едешь ты или нет.

Она обняла меня.

У меня возникло ощущение, что Эмма все узнает и что один из нас не переживет этого двойного существования. Куда же делись мои устои, мамины принципы?

— Ты жалеешь об этом?

Я чувствовал ее близость, ее голова покоилась у меня на плече, будто мы вместе танцуем.

— Не жалею. Волнуюсь.

— Все это глупости. Послушай…

Она немного отстранилась от меня, ее лицо, обрамленное копной волос, казалось торжественным, глаза широко раскрыты.

— Джим, я не хочу причинять тебе боль. Ты должен знать, что у меня были и другие мужчины, иногда.

Я подумал о ее загорелом теле, увидел ее где-нибудь на пляже на Ривьере. И о нас с Эммой, как мы делаем субботние покупки, забираем детей из школы и едем к ее родителям. Миры, далекие друг от друга.

Я не мог дать ей облегчения, но все-таки был признателен за то, что она дала мне возможность избавиться от напряжения последних дней.

— О Господи. Ну и путаница.

— О чем ты, Джим?

— Обо всем этом. О нас. О моих детях, разве ты не понимаешь? У тебя хоть есть Жанна.

Я перешел на французский, затем сбился. Она пожала плечами:

— Забудь, забудь об этом, дорогой. Все это временно. Как и сама жизнь.

— Нет. — Мне не нравилась такая философия. — То, что случается, имеет значение.

— В конечном итоге нет.

Две противоположные философии, но ее взгляды неприемлемы для меня.

— Я должен продолжать искать. Надеяться. Мне нужно поговорить с мадам Сульт.

— Тогда я поеду с тобой.

Я видел, каких усилий стоило ей это решение.

Повисло молчание. Я услышал голоса на улице через жалюзи: крики детей и визг тормозов.

— Думаю, мне лучше оставить тебя сейчас.

На этот раз она восприняла мои слова спокойно:

— Когда ты собираешься к ней?

— Завтра.

Ее лицо было таким же белым, как стены. Она подошла к окну и выглянула через щели. Никто не наблюдал за нами.

— Бедная мадам Сульт, — прошептала она.

Утро нашей поездки в Гурдон-сюр-Луп запомнилось мне на всю жизнь. Был один из тех летних дней, когда жара появляется с первым лучом солнца, которое заливает землю своим светом так, что все вокруг становится теплым на ощупь.