Рут Ренделл - Волк на заклание. Отель «Гранд Вавилон»

— Твой шеф о тебе хорошего мнения, — сказала она, и Дрейтон уловил в ее голосе собственнические нотки, услышал голос удовлетворения. — Я это заметила сегодня в кафе. — На ее лицо набежала тень. — Отец поднялся. Спина у него ужасно болит, но он говорит, что не может доверить нам вести его дело.

Дрейтону неожиданно захотелось увидеть ее отца. Он тихо вздохнул. Не так представлял он себе этот решительный и важный момент, не в таком месте и не при таких обстоятельствах. Он мечтал, что лет через десять он встретит прекрасную, образованную девушку. Отец — ученый со степенью, у матери — жемчуг на шее. Он станет владельцем наполовину деревянного загородного дома с садом и, может быть, с участком для выгула лошадей… Она отперла дверь лавки, и застарелый убогий запах встретил их.

Гровер стоял за прилавком, сгребая лопаткой конфеты, разбросанные по лотку. Его руки казались грязными, а на ободке кувшина, который он держал, Дрейтон заметил следы ржавчины. Дрейтон не ожидал, что отец Линды так молод. На вид ему было не больше сорока. Седина в тусклых темных волосах отсутствовала, возраст выдавали только рельефные желваки на скулах, напрягшиеся от сдерживаемой боли. Увидев дочь, Гровер поставил кувшин и схватился за поясницу.

— Твоя мать только что отбыла на вист, — сказал он, и голос его показался Дрейтону ужасным. — Она хочет, чтобы ты выгладила белье сегодня же вечером. — Гровер мрачно смотрел на дочь и разговаривал с нею так, словно в лавке больше никого не было.

— Тебе нужно лежать, — сказала Линда.

— А дело пусть идет ко всем чертям? Смотри, в каком беспорядке после тебя книжки.

Несмотря на темные волосы у отца и светлые — у дочери, внешне отец и дочь так походили друг на друга, что Дрейтон, сделав усилие, заставил себя не смотреть на них. Не дай Бог, он улыбнется, думал Дрейтон. Но риска, что Гровер улыбнется, не было.

— Все, пора всерьез приниматься за дела, — сказал он. — Мне все ясно. С завтрашнего дня никаких поблажек и передышек. — Он вышел из-за прилавка, будто собирался накинуться на дочь; в самом деле, угловатыми движениями он слегка напоминал изуродованного и загнанного в угол зверя. — Потом займусь машиной, — пробормотал он. — Вряд ли ты хоть раз помыла ее, с тех пор как я слег.

— Врач должен сначала поговорить с тобой, — с усталостью в голосе сказала Линда. — Почему ты не ляжешь в постель? Я здесь, я справлюсь.

Она взяла отца за руку — прямо как древнего старца, подумал Дрейтон.

Оставшись один, он почувствовал себя покинутым. Это место не для него, у него опять появилось, как в любой приход сюда, сильное желание вымыть руки. А что если Линда забудет о нем за домашними хлопотами и придется торчать здесь рядом с подозрительными журнальчиками, а может быть, припрятанными ножами, пока не настанет глухая ночь? Он ведь сознавал, что взят в плен и не может шагу ступить без ее позволения.

Казалось, вечность прошла, прежде чем Линда вернулась, и, стоило ей войти в лавку, он понял, что на лице его написаны рабская покорность и страстное ожидание.

— Нужно было развесить белье, — сказала она. — За вечер оно, конечно, не высохнет. Я сниму его днем, как на прошлой неделе. — Она подошла к нему, и он, как слепой, прикоснулся ладонями к ее лицу. — Нет машины на сегодняшний вечер? — спросила она. Он отрицательно покачал головой. — Тогда возьмем отцову.

— Нет, — отказался Дрейтон. — Пойдем просто погуляем.

Дрейтон знал, что она умеет водить. Он потеряет остатки достоинства, если позволит ей везти себя в автомобиле ее отца.

— Тогда завтра, — сказала она и долго не отводила взгляда от его глаз. — Обещай насчет завтра, Марк, ведь скоро отец сможет нормально двигаться и начнет всем командовать.

Дрейтону пришло в голову, что сейчас, попроси она — и он пообещает ей собственную жизнь.

— Помоги мне, — с внезапной дрожью в голосе попросила она. Дрейтон слышал неровные шаги больного человека наверху. — О, Марк, Марк…

Тропинка вдоль реки манила к себе покоем и уединенностью.

Дрейтон обнял Линду в том месте, где видел ее когда-то целующейся с другим, но он давно забыл о том поцелуе и вообще обо всем, что было до встречи с ней. Даже желания немедленно обладать ею он не чувствовал. Он хотел только одного — остаться с нею наедине в тишине, держать ее в объятиях и молча прижать свои губы к ее губам.

— Я думаю, у меня есть веские причины для того, чтобы пригласить вас сюда, — сказал Берден и встал, пропуская Вексфорда на деревянную скамью с высокой спинкой у окна. Как всегда в это время, бар «Оливковой Ветви и Голубки» был переполнен.

— До утра, конечно, нельзя было подождать, — пробурчал Вексфорд. — Не садитесь. Может, принесете мне пива, прежде чем начнете изливать душу?

Берден вернулся с двумя высокими пивными кружками.

— Пожалуй, здесь тесновато и шумновато.

— Вполовину не так тесно и шумно, как у меня дома. У моей дочери сегодня тусовка.

— Кажется, они уже не называют так свои сборища, — улыбнулся Берден.

— А как же? — спросил Вексфорд из-за кружки с пивом.

— Спросите что-нибудь полегче!

Они перебрались в относительно спокойный уголок. Вексфорд приподнял кайму занавески и выглянул на улицу. Уже стемнело, и людей на улице почти не было. Несколько молодых людей у въезда на стоянку кинотеатра развлекались тем, что с хохотом толкали друг друга.

— Взгляните на эти чертовы зеленые автомобили, — с недовольным видом сказал старший инспектор. — Как знать, может быть, тот, кого мы ищем, сидит сейчас в кино или катается где-то поблизости.

— Кажется, я знаю, кто он, — спокойно сказал Берден.

— Кто же? Ну, выкладывайте! Не выпить же вы меня сюда пригласили.

Берден в раздумье смотрел на крупное морщинистое лицо Вексфорда. Выражение этого лица не вдохновляло. Секунду Берден колебался, вертя кружку. Идея пришла к нему в голову или, точнее, выкристаллизовалась там после трехчасового спора с самим собой. Когда он сформулировал ее и разложил по полочкам детали, то пришел в такое возбуждение, что ему немедленно понадобился слушатель. И этот слушатель сейчас сидел напротив, настроенный весьма скептически. Старший инспектор, видимо, пришел к заключению, что все их расследование свелось к пустой болтовне. Если, как говорится, свет дня разгоняет видения ночи, то сама атмосфера бара, внезапные взрывы громкого смеха и сомнение в глазах Вексфорда лишили Бердена уверенности. Собственные доводы уже не казались ему убедительными, напротив: все его рассуждения походили на игру больного воображения. Возможно, правильнее было бы допить пиво и молча уйти отсюда, но Вексфорд уже нетерпеливо постукивал ногой по полу. Откашлявшись, Берден неуверенно проговорил: