Александр Колин - Комедия убийств. Книга 1

— А где второй-то? — спросил озадаченный лейтенант, обращаясь не то к брату, не то к Гене, не то к кому-то еще, и сам же себе и ответил: — Не видать чего-то.

Не слушая бормотаний Олега, старлей шагал дальше, мысленно ругая пилота за то, что посадил вертолет так далеко от волков.

«С высоты всегда все выглядит иначе, чем внизу, — подумал участковый. — И все-таки это второй волк, первый, здоровый, должен лежать вон там, еще метрах в пятидесяти…»

— Вы идите, идите, — махнул он спутникам, которые, увидев, что Андрей остановился, обогнали его, сбавили ход и обернулись, вопросительно глядя на начальника их маленькой экспедиции. — Тащите его в вертолет, я пойду поищу второго.

С этими словами Корниенко свернул в сторону. Волки в тот момент, когда старший лейтенант стрелял в них, шли не строго один за другим, а бежали на расстоянии метров пятидесяти-шестидесяти. Когда он подстрелил здорового, второй изменил направление движения и… пошел выручать друга?

— Чушь какая, — пробормотал Андрей Петрович. — Не люди же они…

«Стоп!.. Точно, вот кровь, и дальше? Неужели уполз гад? Нет, не мог. Хотя… вот же следы. Судя по всему, ранен серьезно, далеко уйти не сможет. Эх, кабы не поземка и не надвигающаяся пурга!..»

Долго раздумывать участковому не пришлось. Оттуда, где лежал второй, убитый им волк, раздался необычайно высокий, этакий «петушиный» крик. Обладатель фальцета звал старлея по имени:

— Андрей, Андрюшка!

— Андрей Петрович, Андрей! — вторил ему другой голосом, более, чем у первого, походившим на человеческий. — Сюда иди, скорей!

Понимая, что произошло нечто особенное (трусом Олег никогда не числился, должно было случиться нечто экстраординарное, чтобы он так закукарекал), Корниенко нехотя поспешил на зов, бурча себе под нос:

— Ну что там у вас такое? Что стряслося-содеялося?

Оказавшись рядом с убитым волком, участковый остановился как вкопанный. В звенящей тишине (уши заложило точно ватой) ему послышалась, как «звякнула», отвисая, его собственная нижняя челюсть. Теперь он вполне мог разделить эмоции брата.

— Ни себе хрена?! — озадаченно произнес старший лейтенант, едва слыша свой голос, долетавший откуда-то издалека, и лишь по напряжению связок понимая, что говорит громко, почти кричит (привыкли орать в вертолете, пока летали).

«Ох, лучше бы мы остались дома», — с подлинным раскаянием подумал Корниенко.

Он закрыл глаза, потом открыл их снова.

Видение не исчезло. На жестком насте, изрядно припорошенное снегом, лежало тело великолепно сложенной молодой женщины лет двадцати — двадцати пяти. Остекленевший взгляд участкового буквально приклеился к пухловатым детским щечкам, к маленькому, чуть приоткрытому, капризному ротику. Андрей никак не решался посмотреть выше, туда, где в черепе девушки зияла огромная, на полголовы, рана. Кровь на волосах не успела еще засохнуть. Не было нужды вызывать экспертов, чтобы понять: убила женщину разрывная пуля из его винтовки и не далее чем пять минут назад.

Тут в мозгу старшего лейтенанта милиции запели фанфары и чей-то зычный голос произнес, освежая в памяти его же собственные слова, сказанные сегодня утром, когда «поправлялись» пивком, в ответ на назойливые требования брата отправиться на поиски волчьей шкуры, которую тот всенепременно желал по-гусарски швырнуть под ноги Маринке: «Гори они синим пламенем, эти волки. Слетаем, поглядим, может, и правда кого-нибудь пристрелим!»

«Вот и пристрелили, — подумал трезвый, как горный хрусталь, Корниенко и спросил самого себя: — Откуда же она здесь взялась?»

Участковый дико уставился на снег, — следы запорошила поземка, но старший лейтенант отчего-то не сомневался, что, сколько бы он ни искал, не найти ему вокруг ничего похожего на отпечатки маленькой босой женской ножки.

Свет задрожал и начал медленно гаснуть, погружая в торжественный полумрак зал со старинными, украшенными причудливыми витыми орнаментами балкончиками и ложами, задрапированными напитанным пылью десятилетий или веков бархатом, увитым толстыми мягкими шнурами с золотыми кистями на концах.

Натянулся канат на видавшем виды вороте, и, сдаваясь под упорством покрытой мозолями ладони старика — хранителя сцены, вздрогнув, неспешно, с шуршанием (будто добрый сказочный великан распахнул полы длинной, до пят, мантии) поползли в стороны толстые пурпурные крылья древнего занавеса. Свет, скупым лучиком протянувшийся из ложи, выхватил у темноты небольшой кусочек дощатой авансцены у самого края пропасти — налитой чернотой оркестровой ямы.

Раздались аплодисменты — зал был полон ожидавшими начала спектакля зрителями.

Внезапно, словно бы из ниоткуда, в освещенном пятачке появилась высокая фигура в темном плаще. Человек поднял руку, и зрители, унимая биение сердец, послушно, как дети, сложили на коленях не успевшие еще потрудиться ладони.

— Все ли собрались? — очень низким баритоном спросил чародей (последнее не оставляло сомнений, — уже само то, как неизвестный появился на сцене, и его костюм — все выдавало в обладателе приятного голоса фокусника). — Ну что ж, — продолжил он, не дожидаясь ответа, — тогда… представление начинается!

Последнее слово артист произнес с особенным подъемом, наполнившим радостью сердца людей в зале. Всё они были в сером, кроме двоих — мужчины и женщины, облаченных в свободные простые белые рубахи.

Кем были эти двое? Врачующимися язычниками или жертвами, приготовленными для заклания? И что за представление обещал зрителям фокусник?

Свет на авансцене сделался ярче, и вот сначала только те, кто занял места в первых рядах партера и в ложах, в три яруса нависавших слева и справа перед оркестровой ямой, а потом и все прочие смогли лучше рассмотреть как черты лица, так и детали одежды мага. Сделались видными орлиный нос, тонкогубый рот, черные волосы, бледная, под влиянием освещения постоянно менявшая оттенки кожа.