Максим Шаттам - Душа зла

— Ему не нравится видеть свое отражение. Если он разбил зеркало, прежде чем совершил убийство, могу поспорить, у него есть какой-то физический изъян, возможно, что-то с лицом. Если же он совершил это post mortem, значит, он испытывает угрызения совести, хотя бы минимальную вину, следовательно, моя теория, касающаяся манипулирования им, справедлива.

— Почему?

Бролен облокотился о край раковины и приблизил лицо к замазанной поверхности.

— Потому что он — слабое и впечатлительное существо. Он страдал и продолжает страдать, но кто-то другой, его хозяин, давит на него, каким-то образом управляет им, знает о фантазиях своей «марионетки» и умеет их использовать для достижения собственных целей и воплощения в жизнь своих желаний. Убийцу же раздирают противоречия: он должен выполнять приказы и убивать, чтобы наконец-то испытать наслаждение, но в глубине души он знает, что поступает плохо. Тем не менее он все равно продолжает действовать, и Ворон умело разжигает в нем пламя похоти.

Салиндро проворчал что-то невнятное.

— Это всего лишь предположение, — закончил Бролен, опускаясь на пол в том месте, где накануне вечером еще лежало тело.

Небо очистилось от туч, и на светлых плитках блестел лунный свет. Бролен выглянул в окно. У него была своя версия о том, насколько время совершения очередного убийства зависит от фаз луны, порой ему казалось, что в этом есть элемент мистики; правда, сейчас короткие промежутки между каждым следующим убийством делали его теорию безосновательной. К тому же в вечер убийства Камелии небо было затянуто тучами, полностью скрывавшими луну.

Бролен коснулся пальцем следов, оставленных пламенем на полу.

Что тебя заставило изменить способ действия? Наверняка в этом есть своя логика. Зачем в этот раз ты ее сжег?

Инспектор тщательно изучил два предыдущих убийства, проанализировал каждую деталь, выстроил хронологию смены эмоций у преступника, попытавшись представить себя на его месте. В случае с третьей жертвой появилось много дополнительных данных, и Бролен теперь мог снова ощутить себя преступником, прочувствовать то же самое.

Инспектор сосредоточился. Две недели подряд он собирал информацию, приводил ее в порядок в своей голове, анализировал. И вот теперь настой готов, самое время тщательно взболтать его.

— Ларри, пожалуйста, подожди меня в машине.

Салиндро ничем не выдал своего удивления: он знал коллегу и друга и не стал ничего говорить вслух. Бролен взял его с собой, не сомневаясь, что Ларри всегда поддержит его в трудную минуту. Салиндро был настоящим партнером, умевшим разделять чужие чувства и мысли, Менее чем через час они снова встретятся. А сейчас Бролену, потрясенному случившимся, необходимо было, оставшись наедине с собой, разложить «по полочкам» свои мысли, проверить некоторые предположения.

Когда Салиндро пошел вниз, Бролен начал вспоминать все детали, связанные с убийством Камелии Маккой. Он вновь представил себе сцену преступления такой, какой она была в момент обнаружения тела; прокрутил в голове комментарии парней из лаборатории, мысленно пробежал глазами результаты вскрытия. Сейчас он уже в общих чертах представлял, что именно произошло в тот вечер.

Правда, лишь на уровне фактов.

Теперь ему нужно было применить метод эмпатии, дабы понять, что произошло здесь на уровне эмоций.

В течение нескольких секунд инспектор стоял возле задней двери, ощущая ночной холод.

Он не оставил ни одного отпечатка, значит, он, как обычно, был в перчатках.

Бролен вытащил из кармана пару перчаток, которые взял взаймы у Терри Пеннондера, своего коллеги, всегда надевавшего их, собираясь сесть за руль.

«Я стою перед дверью кухни. Я только что надел перчатки, и от их прикосновения к своей коже я чувствую себя увереннее. Этот жест для меня становится знаком обретения могущества, я проделываю его в третий раз. Мне приятно чувствовать, как мои пальцы погружаются в ткань подкладки, волоски на руках дрожат.

Дверь быстро открывается, войти внутрь не проблема. На первом этаже темно, свет проникает сюда сверху, поэтому я знаю, что никакой опасности тут быть не может. Знаю, где она, чувствую ее, а она даже не подозревает, что мой взгляд устремлен на нее через стены, что я уже здесь. У нее».

Бролен пересек гостиную и направился к лестнице. Дом был погружен в темноту. Свет горел лишь в ванной комнате, но снизу его почти не было видно. Ночные тени просачивались через окна гостиной, огромными чернильными пятнами ложились на стены и пол. Было сложно двигаться вперед, не рискуя задеть ногой что-нибудь из мебели, поэтому Бролен вытащил карманный фонарик и зажег его, направив луч света прямо на пол перед собой.

«Фонарь — продолжение моих глаз. Я вижу то, что его свет выхватывает из темноты».

Он поставил ногу на первую ступеньку и закрыл глаза.

«Напряжение растет, я уже совсем близко от нее, почти могу коснуться ее рукой. Как только я поднимусь наверх, все ускорится, а я хочу, чтобы это мгновение растянулось, чтобы оно длилось как можно дольше».

Бролен посветил вокруг себя в поисках каких-либо следов — возможно, убийца стоял здесь в течение нескольких минут, прислушиваясь к жизни наверху. Ничего. Зная, что последовало за этим, Бролен попросил коллег быть в доме как можно более аккуратными и постараться не оставлять лишних следов в тот вечер, когда обнаружили тело. И не допускать к месту преступления людей, которые невольно могли бы уничтожить здесь все улики. Но, несмотря на предосторожности, было маловероятно, что какой-нибудь след остался на лестнице — ею все равно пришлось пользоваться достаточно часто. Бролен продолжил подниматься.

«С каждой ступенькой мое сердце бьется все сильнее. Член приятно покалывает, я чувствую возбуждение, ненависть и страх одновременно. Член твердеет, это было бы почти невозможно в нормальной ситуации, и я испытываю одновременно удовольствие и раздражение. Последняя ступенька.

В тонком луче фонаря коридор кажется бесконечным. Дверь спальни приоткрыта, я уже вижу слабый отблеск света, пробивающийся из ванной комнаты и падающий на ковер. Я выключаю фонарь. Она совсем близко. Мое сбивчивое дыхание наполняет воздух, это — единственный знак моего присутствия. До моих ушей долетает плеск воды, и я вижу ее, голую, в ванне. Удары сердца отдаются в моем напряженном члене. Перчатки едва поскрипывают, когда я осторожно открываю дверь. Обожаю этот звук скрипящей кожи.

И вот она уже передо мной. Влажное тело лежит в горячей воде, груди плавают на поверхности, как шары, бедра блестят, аккуратно подстриженные волосы лобка слегка колышутся в воде. И тут она сразу же, слишком быстро, намного быстрее, чем мне бы хотелось, замечает меня, и я в порыве бешенства перестаю различать ее лицо. Я мог бы стоять здесь, глядя на нее бесконечно долго, но она не оставляет мне выбора. И вот я уже над ней, изо всех сил бью ее по лицу, на ее челюсти появляется след от удара, но от этого она не умирает. Она всего лишь не может пошевелиться, сползает вниз по стенке ванны и на белой поверхности остаются капельки воды. Ей не хватило времени закричать: острым лезвием ножа я протыкаю ее левое легкое. Ее грудь, на которую я хотел бы смотреть так долго, нежно прикасаясь к ней, проткнута насквозь, и, когда я вытаскиваю стальное лезвие, жир растекается по воде. Раз. Два. Три. Мой член так напряжен, что упирается в ткань брюк; сердце стучит изо всех сил, я вздрагиваю от слишком мощной порции адреналина, у меня сбивается дыхание. Еще. Еще. Еще. Капельки воды на стенах смешиваются с капельками крови. Кровь течет намного быстрее, оставляя длинные розовые следы».