Юрий Черняков - Чудо в перьях

Он вздохнул печально, с материнской любовью глядя, как я торопливо запихиваю в себя паштет из гусиной печени. Цаплин демонстративно отодвинул от себя яства и торопливо дожевывал. Хозяин встал.

— Идем, Рома. Паша молодой, ему по силам это изобилие… — Он обвел рукой помещение, включая буфетчицу. — Не будем мешать.

Мы остались с ней вдвоем. Она подошла к двери и заперла ее на ключ. Я с сомнением осмотрел ее, пока она находилась ко мне спиной. Чересчур много клетчатки, куда мне столько? Вот если бы это была воздушная, грациозная тургеневская девушка, мечтательная и бесплотная, мне захотелось бы, напротив, чего-то плотского и приземленного. Чтобы, как ту учительницу, опустить на землю. Эту хочется, напротив, не оплодотворить, а одухотворить, поднять на пьедестал. Но уж слишком тяжела… Я допил, подмигнул, протянул руку.

— Раздевайся. Презервативы у тебя есть?

— Пять тысяч пачка, — стыдливо потупилась она.

…Пока я спустился вниз, переступая через чьи-то ноги, трибуны взорвались, как по заказу, еще дважды. Матч кончился, трибуны скандировали, я прислушался: весело, дружно, жизнерадостно выкрикивают фамилии футболистов. В этом был свой ритм и тональность. Важно не упустить!

Моя музыка должна как-то продлить это скандирование, выйти из него… Я замахал руками своим хористам и музыкантам — скорее!

И стадион смолк. Я подчинил их Моцарту, обманом заманил, напоил золотым веселящим напитком, и нам стали ритмично, в такт рукоплескать. Пространство было заполнено чистыми, затейливыми «кружевами мелодии, проникающей в самые заскорузлые души.

Я закрыл глаза, подчиняя и подчиняясь течению, несущему нас всех мимо райских берегов…

Когда кончилось, вернее, оборвалось, я даже качнулся вперед и чуть не упал, как со сне, на строй хористок. Потом увидел смеющиеся глаза моей Сероглазки, остановившей меня, когда хотелось послать все к черту. Трибуны рукоплескали, свистели, освобождаясь от неведомого и непривычного для многих наслаждения и наваждения, в которых неловко было сознаться.

Я почувствовал влечение к Сероглазке и протянул к ней руки, чтобы обнять и расцеловать, но будто натолкнулся на незримую стену взглядов хора с оркестром под моим управлением. Я понял, что мне многого здесь не позволят. Иначе вражда и интриги сменят любовь и признательность. Что я не должен никого из них выделять в интимном плане. Ибо принадлежу им всем, а мне не может принадлежать никто. Иначе ничего не будет! Их взгляды были непререкаемы и безжалостны. И с этим приходилось смириться, если я хотел оставаться с ними. Тем более после буфетчицы…

Но тут я увидел другие глаза — моей матери. Она подошла ко мне и при всех поцеловала. Это было настолько трогательно и прямодушно, что все, кто нас окружал, стали рукоплескать еще громче! Потом подошел хозяин, и мы с ним тоже обнялись под аплодисменты уже всего стадиона. Вытерев слезу, он взял в руки микрофон.

— Подойди сюда, Рома! — воззвал он. — Разве эта минута не может стать уместной для нашего с тобой примирения? Ведь радость-то какая! Такие таланты не каждый день рождаются даже в нашем благодатном Крае!

Но подошла, опередив Цаплина, Елена Борисовна.

— Вы все слышали и видели, дорогие телезрители, и у меня опять нет слов в том, что касается дорогого Павла Сергеевича! Скажем же ему сердечное спасибо за достойное сотворчество солнечному гению.

— На кого я это все оставлю? — вздохнул Радимов. — Будут ли без меня так же цвести наш Край, хорошеть девушки, забивать футболисты? Имею ли моральное право оставить вас, дорогие мои?

— Имеешь, Андрей, — громко сказал в микрофон Цаплин. — Вот если в твое отсутствие будет та же благодать, значит, не на твоем дьявольском лицемерии, лжи и коварном расчете здесь все держится!

Его стали оттеснять, оттаскивать неизвестно откуда взявшиеся мальчики-доброхоты в спортивных пиджачках и с челками на лбу.

— Осторожно! — кричал им Радимов. — Что вы делаете? Очки, осторожнее… Сейчас же прекратите!

Но его не слушали. Под ногами хрустели стекла. Он мычал, мотая головой, его рот был запечатан чьей-то крепкой пятерней.

— Он сказал правду! — выкрикнул ему вслед Радимов. — Сейчас же отпустите! Каждый имеет право высказать свою правду.

Его не слушали. Он опустился на колени и стал подбирать грязные, разодранные записи Цаплина. А тот тем временем вырвался из рук милиционеров, которым его передали, и закричал, слепо шаря руками в пространстве.

— Ты пожалеешь об этом! — прохрипел он напоследок, прежде чем его снова скрутили. — Горько пожалеешь!

— Придется подарить ему новые очки и диктофон, — грустно сказал мне хозяин. — Напомни мне об этом… Извини, Наташа, — обратился он к главной распорядительнице конкурса, которая дала бы сто очков вперед любой из участниц. — Как лучшая из моих секретарш, не уступившая чарам моего лучшего телохранителя, можешь начинать!

Наталья весело улыбнулась мне, показав на нашего скисшего начальника глазами, мол, давай, уводи, не мешайте, и взмахнула рукой. Ударила барабанная дробь, заиграли фанфары, и претендентки, до этого испуганно выглядывавшие из ворот, стали одна за другой выходить на подиум. Радимов остановился на полпути к своей ложе и обернулся.

— Призерши здесь? Жюри на месте? Просто голова кругом… Поди скажи от моего имени, чтобы Рому отпустили, и отправь его с кем-нибудь домой… Нехороший, некрасивый инцидент, как бы он все не смазал.

Настроение у него было явно испорчено. Так все хорошо начиналось, и, как всегда, Рома все испортил. Совсем некстати… Он внимательно посмотрел на меня.

— Цицерон сказал, что бывает молчание, подобное крику. Но, значит, есть крик, приводящий к молчанию…

Он снова вздохнул и пошел дальше, усевшись в ложе.

Я сел рядом, растерянно глядя на подиум. Зина Глаголева явно выделялась. Свободный покрой роскошного платья скрывал трехмесячную беременность. Где-то рядом должна была находиться племянница Цаплина. Вот она, вышла предпоследней. Я подкрутил Окуляры бинокля. Ничего особенного, а животик уже обозначился под облегающим платьицем… Что он хотел мне сказать? Опять пошли сплошные загадки, цитирование древних.

Более-менее ясно все было сказано в спецбуфете. Я сделал вид, что не понял. Это самое лучшее, кстати, в моей ситуации. Сам уезжает, а мне здесь оставаться… Кстати, дарственную на дом так и не оформил… Или такие вещи бесплатно не делаются? Кажется, Мария оказалась права. Но пусть хотя бы назовет цену. Членораздельно и внятно. Все вокруг да около.

— Дай бинокль! — прервал мои рассуждения хозяин. — Ты не туда смотришь!

Я краем уха уловил нарастающий шум где-то сбоку от нас. Люди вставали и указывали туда пальцем. Опять какой-то скандал? Даже претендентки повернулись в ту же сторону.