Алексей Зубко - Сначала было весело

– Ко мне.

Послушно следую на голос.

Сослепу налетев на дверь, едва удерживаюсь на ногах.

Перед глазами роится хоровод бледных искорок.

– Дура! – неистовствует низкорослый надсмотрщик. Плеть обжигает голые ноги. – Ты! Стой! На месте! А ты иди ко мне.

Видимо, это он Нинке, которая находится в соседней камере.

– Нужно было сперва построить, – в голосе Петра Евгеньевича звучит равнодушие, – а потом глаза завязывать. Мороки меньше.

– Есть процедура, – зло огрызается Господин Кнут.

– Ну да, ну да…

Процесс повторяется еще раз. Я, Нинка и Федя. Максима нет. Значит, Боксеру все же удалось остаться на воле, и есть надежда, что он сообщит в полицию и нас спасут. Хотя надежда эта… иллюзорна. Этот говнюк, даже спасшись, не станет беспокоиться об остальных. От отчаяния и чувства безысходности сердце болезненно сжимается. Одна надежда – захочет отомстить за испорченную машину и украденный мобильник.

Построив нас таким образом, что Федя держится за карлика, я сжимаю локоть бывшему приятелю, а Нинка вцепилась в меня, здоровяк бросает:

– Вперед, пожалуйста.

То и дело наступая на пятки, следуем за провожатым. Господин Кнут яростно сопит, ругается, а следующий на некотором отдалении здоровяк фальшиво напевает:

– Вагончик тронется, перон останется…

Небольшая остановка, скрип двери, и мы продолжаем движение.

К чему такая конспирация?

Они боятся, что мы сможем потом найти это место? Здесь главное слово – потом. Оно означает надежду. К чему тайны, если пленнику не суждено оказаться на свободе. В какой-то миг повязка на глазах показалась мне такой… такой символичной, что ли.

От неожиданного собачьего рыка, раздавшегося очень близко, взвизгиваю.

– Тихо, мальчик, тихо, – с ленцой цедит здоровяк. – Не бойтесь – не укусит.

Несколько десятков шагов, и звучит команда стоять на месте.

Послушно замираю.

Рядом всхлипывает Нинка. Ее ногти болезненно врезаются в кожу, но я молчу. Бедненькая…

Грохочет металл о металл. Скрип, переходящий в визг.

– Вперед, – распоряжается карлик.

Наступая друг другу на пятки, выполняем приказ.

Поворот направо, и вновь семеним по длинному прямому коридору, слыша лишь гулкое эхо шагов и хриплое дыхание. Еще один поворот и почти сразу же еще один, только уже налево.

Довольно длинный переход по неровной поверхности, ноги то и дело подворачиваются на неожиданных выступах и впадинах. Поддерживая друг друга, избегаем падения.

– Стоять.

Скрип, скрежет и прокуренный голос:

– Я не нужен больше?

– Нет. Иди.

– Вперед! – Это уже нам.

Ноги ступают на более ровную и мягкую поверхность.

Куда нас ведут?

Словно в ответ на мою мысль, звучит команда:

– Стоять! Пришли.

Чьи-то пальцы сдирают с глаз повязку, не особо заботясь о сохранности волос.

Невольно жмурюсь от неожиданно яркого света.

Рядом дрожит как осиновый лист Нинка. Чуть впереди вертит головой Федя.

Все одеты одинаково. В длинные махровые халаты на голое тело. Пояс не положен – а то мало ли чего от отчаяния удумаем.

Сунув повязки в карман, надзиратель отходит к стене.

У меня была уверенность, что сейчас нас погрузят в машины и повезут. В арабский гарем или турецкий бордель, не суть важно. После первого же взгляда на окружающую обстановку мнение поменялось. Не похоже, чтобы нас готовили к отправке.

Исподволь озираюсь, ища подсказки. Зачем мы здесь?

Длинный коридор, зарешеченные камеры. Только в отличие от того места, откуда мы пришли, здесь значительно… более обжито, или, вернее будет сказать, обустроено. Стены и полы покрыты коврами, в камерах тоже. Кровати узкие, но фабричные, с толстыми матрацами. В углу каждой камеры ведро, служащее отхожим местом, но благодаря крышке запахом это не показывающее. Рядом с кроватью находится стол. Раньше такие в советских учреждениях канцелярскими назывались. Только вместо ящиков сияет пустота. Не гостиничный номер, но за временное пристанище гастарбайтера сойдет. Лишь потолок напоминает о том, что мы находимся в пещере, вырубленной в каменной толще.

С моего места хорошо просматриваются две камеры. Обе заняты. В одной на кровати сидит молодой парень, уткнувшийся чуть ли не носом в толстенную книгу. В соседней стоит у решетки девушка. Глаза красные, заплаканные. На губах видна запекшаяся кровь. Распахнувшиеся полы халата оголили бледный живот, треугольник каштановых волос и ярко-красный след плети, наискось пересекающий ноги выше колен.

Сомнений в том, чьих рук это дело, не возникает.

За спиной коридор перегорожен железными листами, на дверях пара внушительных засовов. Замки навесные, массивные. Такой и ломом не свернешь.

Дальше по коридору виднеется аналогичная перегородка. Только дверь открыта, и из нее в этот самый момент показывается плюгавенький мужик, согнувшийся под тяжестью носилок.

«Замучили несчастную», – мелькает мысль. Но уже в следующее мгновение понимаю, что тучная женщина на носилках жива.

Приподняв голову, она смотрит на нас.

Второй мужчина, несущий носилки, отличается от впередиидущего разве что отсутствием на черепе растительности да цветом халата. На первом он темно-бордовый, у этого же – нежно-розовый.

Приблизившись к нам, носильщики замирают. Судя по ровному дыханию, путь их был близок.

Женщина на носилках свешивает ноги и садится. Носильщики с трудом удерживают равновесие. Роскошный шелковый халат с китайскими драконами на боках сбился набок, обнажив поросшие черными волосами ляжки. Большой рыхлый живот лежит на ногах, едва не доставая коленей, обвислые груди болтаются, словно пара крупных арбузов в авоськах. Лицо заплыло жиром, так что глаз почти не видно. Лишь крохотные голубые бусинки блестят сквозь узкие щелочки. Щеки свисают, словно брылы бульдога. Эту картину лишь усугубляют роскошные темно-каштановые волосы, пышной волной ниспадающие на плечи. Вблизи сильнее бросается в глаза, что она уже весьма стара.

– Какое многообещающее пополнение, – всплеснув руками, восклицает старуха. – Я так рада вас видеть.

– Отвечать! – орет карлик, размахивая плетью.

Сжавшись, я бормочу:

– Да-да-да…

– Я Великая Екатерина, – сообщает женщина. – И когда я спрашиваю вас, вы отвечаете негромко, но внятно. И не забываете добавлять «Великая Екатерина». Ясно?

– Да.

Свист плети и крик.

– Да-а! Великая Екатерина.

Досталось бывшему приятелю.

Не желая разделить его участь, мы с Нинкой в один голос повторяем:

– Да, Великая Екатерина.

– Я довольна.

– Начтем с тебя. – Палец-сосиска указывает на Федю. – Как звать?

– Федор Петрович, – отвечает парень и, скорее почувствовав, нежели заметив движение карлика, поспешно выпаливает: