Алексей Хапров - Аномалия души

Прорезавшее мой мозг открытие стало для меня сродни проглоченному яду, когда ты знаешь, что в твою кровь уже просочилась смерть, и что через час твой жизненный путь неминуемо подойдет к концу.

Я опустил голову и закрыл ладонями лицо. Если дело касается больших денег, человеческое коварство, порой, не знает границ. В пепел превращается всё, даже кажущиеся незыблемыми родственные узы. Страшно даже представить, что произойдёт с Натальей, если она узнает, что её сына погубил её собственный брат, и что она сама находится в смертельной опасности.

А может это всё же не так? Может я всё-таки ошибаюсь? Ведь я уже подозревал и Яшку Косого, и отца Агафония…

Мои рассуждения прервал визгливый скрип тормозов.

— Выходи, приехали.

Решив отложить свои размышления на потом, я вылез наружу и последовал за оперативниками.

Как я и предполагал, меня привели к Ланько. Правда, в этот раз он восседал совсем не там, где мы виделись до этого. Местом нашей очередной встречи стала маленькая, тусклая, походящая на темницу времён инквизиции, подвальная комнатушка с низким потолком, серыми стенами, и без окон.

Я уселся перед майором и поймал на себе его недружелюбный взгляд. Следователь зажёг настольную лампу и направил её прямо на меня. Это предвещало недоброе. Я зажмурился. По моей спине забегали мурашки. В моих ушах зазвучали Натальины слова: «Серёжа, не будь ребёнком. Не верь ты так в торжество справедливости. Твоему Ланько нужна не правда. Ему нужна статистика раскрываемости преступлений. Ему нужно на кого-нибудь всё спихнуть…».

Майор встал, засунул руки в карманы, вышел из-за стола, медленно прошёлся вокруг меня, вернулся на место, агрессивно подался вперёд и рявкнул:

— Где девчонка?

Его вопрос поставил меня в тупик. Это было совсем не то, чего я ожидал. Мои глаза непроизвольно расширились.

— Какая девчонка?

— Хватит ломать комедию! Где она? Отвечай!

— Кто она?

— Серафима. Внучка Гоманцовой.

— А я почём знаю? Её же забрали в детский дом.

— Вчера она оттуда исчезла, и не без твоей помощи.

Я возмутился.

— Что значит, не без моей помощи? Почему вы решили, что я к этому причастен?

— Не отпирайся! Мне всё известно!

— Что вам известно?

— Где ты её спрятал? Отвечай!

— Нигде я её не прятал. К её исчезновению я не имею ни малейшего касательства.

— Врёшь, собака! Отвечай, если не хочешь, чтобы я тебя сгноил! Брошу в камеру к уголовникам — они на тебе живого места не оставят. Будешь умолять, чтобы тебя привели на допрос.

От крика майора содрогались стены. В моих ушах стоял звон. Поджилки предательски тряслись.

— Я ничего не знаю! — в отчаянии воскликнул я.

— Врёшь! Знаешь! Тебя видели, как ты шёл за ней по улице. Что ты с ней сделал? Лучше говори, а то хуже будет!

Я уже открыл было рот, чтобы излить новую порцию протестов, но тут в моей памяти что-то вспыхнуло, и её, точно ночное небо, будто прорезал метеор. Когда я накануне следовал к церкви, впереди меня шагала девочка в розовом пальто. Я тогда ещё отметил, что она очень похожа на Серафиму. Значит, мои глаза меня не обманули. Значит, это действительно была она.

Скрипнула дверь. В «темницу» вошёл дюжий, устрашающего вида, субъект. Рукава его рубашки были по локоть закатаны, а размер его, походивших на арбузы, кулаков поразил бы даже самую невпечатлительную натуру. Я нервно сглотнул слюну.

Мордоворот сел рядом с Ланько и свирепо уставился на меня.

— Что, проблемы с памятью? — сипло спросил он. — Я умею лечить склероз. Я хороший доктор.

— Петя, погоди, — остановил его следователь. — Не торопись. Может он сейчас всё вспомнит. Поднатужится и вспомнит. Может твоего вмешательства и не потребуется.

Ланько выжидательно откинулся назад и сплёл руки на груди.

— К исчезновению Серафимы я не причастен, — твёрдо повторил я.

Петя вздохнул и принялся разминать кулаки.

— Где ты спрятал девчонку? — отчеканил майор.

— Я нигде её не прятал.

Голос Ланько угрожающе стих.

— Где девчонка? Спрашиваю в последний раз.

— Не знаю.

— А ты знаешь, как называется то, что ты нам сейчас поёшь? — снова вступил в разговор мордоворот.

— Как? — спросил я.

— Хрень.

Жаргонное словцо он выпалил с таким апломбом, словно это была древнегреческая цитата, памятью на которую он очень гордился. Это выглядело настолько забавно, что я, даже при таких, не располагающих к чувству юмора, обстоятельствах, не смог удержаться от улыбки.

Моя усмешка подействовала на Петю, как красная тряпка на быка. Он грозно поднялся с места и взмахнул рукой. Я оказался на полу. Моя щека горела огнём.

— Да подожди же ты! — выкрикнул майор. — Зачем так сразу? Человеку нужно дать шанс.

— Выйди, я с ним наедине потолкую, — сквозь зубы процедил мордоворот. — Он у меня живо заговорит.

— Погоди, погоди, не торопись. Вылечить его ты всегда успеешь. Может он ни в каком лечении и не нуждается. Человек просто пребывает в заблуждении, но уже близок к тому, чтобы это осознать. Возвращайся к себе. Дай нам с ним ещё немного погутарить.

— Как скажешь, — криво ухмыльнулся мордоворот. — Если что — зови.

Он хищно посмотрел на меня и вышел из «темницы».

Ланько заботливо склонился надо мной, протянул руку и помог подняться.

— Не человек, а сущий зверь, — сочувственно вздохнул он. — Косит всех без разбору. Мы сами его иногда боимся. Если заведётся — его и пушкой не отшибёшь. А жаловаться бесполезно. Даже если искалечит. На него уже многие жаловались — как об стенку горох. У него покровители на самом верху. Они его всегда прикроют.

Я отряхнулся и, потирая скулу, снова уселся на стул. Я понимал, что со мной играли, что передо мной разыгрывали спектакль, что мне просто давили на психику. На милицейском языке это называется «пресс». Но мне всё равно было страшно. Неужели Наталья в своих категоричных суждениях о милиции всё же была права?

— Чай будешь? — спросил заметно подобревший майор.

— Буду, — согласно кивнул я.

Нет, меня не мучила жажда. Я не хотел пить. Мне просто требовалась пауза. Она была необходима мне для того, чтобы снова взять себя в руки. После знакомства с Петей во мне всё бурлило и клокотало. И дабы эмоции не захлёстывали разум, нужно было на что-нибудь отвлечься. А чаепитие подходило для этого как нельзя кстати.

«Хорошо, что меня сначала спросили не о священнике, а о девчонке, — рассудил я, наблюдая, как Ланько заваривает кипяток. — Насчёт Серафимы я действительно ничего не знал, и благодаря этому моё недоумение выглядело правдивым и искренним. Ведь мне не пришлось его изображать. А если бы речь сразу зашла об отце Агафонии — трудно сказать, получилось бы у меня выдать его таким».

Чайник вскипел. Следователь поставил передо мной дымящуюся чашку и уселся напротив. Я принялся сосредоточенно помешивать в ней ложечкой. Я делал это для того, чтобы не смотреть майору в глаза. Уж слишком они казались проницательными.