Леонид Влодавец - Простреленный паспорт. Триптих С.Н.П., или история одного самоубийства

На табло тут же появлялись цифры в рублях и долларах.

— Четыреста! Четыреста пятьдесят! Пятьсот… Кто больше? Пятьсот — р-раз! Пятьсот — два! Смелее, смелее! Пятьсот пятьдесят! Прекрасно! Шестьсот! Шестьсот — р-раз! Шестьсот — два! Шестьсот — три! Продано!

«Изнеможение» купил какой-то невзрачный советский гражданин.

— Бедняге Щапову, выходит, всего шесть рублей причитается? — заметила Оля.

— Двести-то рублей он уже получил, — усмехнулся Кирилл. — А за эту мазню и того много.

Действительно, «Изнеможение» отображало, должно быть, полное творческое изнеможение своего автора. Серая спираль, обвивавшая треугольник того же цвета, грязно-желтый фон и ничего более. А «Исход» не прошел.

Из девяти последующих картин лишь две перекрыли начальную цену втрое. Это были стариковские лагерные воспоминания. Их для экзотики приобрел Клингельман. Все прочие были куплены уже после первой надбавки, а на одну набавлять никто не хотел, и ее пришлось вообще снять с аукциона.

«Автопортрет с женой в бане» имел большой успех. Россияне, охочие до банных утех, догнали цену с пятисот до двух тысяч, но купил ее богатенький Мацуяма за три тысячи целковых, или за четыреста с чем-то долларов.

Нину Богданову продали за полторы тысячи — уж очень была худая. Купила ее какая-то массивная дама из Москвы, должно быть, в качестве образца для похудания.

Злого мальчика Рожкова оценили в две тысячи ровно. Он и тут обиделся, громко сказал: «Подавитесь вы своей двадцаткой!» — встал и, стараясь производить как можно больше шума, вышел из зала.

— Плохо считает, — заметил Кирилл, — два с половиной процента от двух тысяч — это полста. Почти пять бутылок по нынешним ценам.

— Мало, — произнес Серега.

Он хотел сказать, что то, чем занимается Владик, есть обираловка, но подумал, что морального права на это не имеет.

Задница с глазом доскакала до шести тысяч — видать, понравилась. Купил ее опять-таки Мацуяма. Усатая Клара была страсть как довольна.

За «Красное яблоко» Мацуяма всерьез сцепился с Клингельманом. «Митек» аж подпрыгивал на своем месте и ржал от восторга: «Во дают, во дают!». Больше получаса росла цена, пока наконец Клингельман не выдохся, на двадцати пяти тысячах Мацуяма сразу лупанул тридцать тысяч и выиграл,

— И связываться не буду, — вздохнул Кирилл. — У них в запасе еще ого-го-го!.

За «Истину» некоторое время боролись россияне. Почти все, кто имел деньги, — кооператоры, профессора, коллекционеры — упорно набавляли и набавляли, пока сумма не вылезла за двадцать тысяч. Клингельман и Мацуяма не совались.

— Попробовать, что ли? — рискнул Кирилл. И дал двадцать пять тысяч.

— Вы же говорили, что у него всего десять тысяч свободных? — поинтересовался Серега у Ольги.

— Это долларов, — пояснила она, — а на рубли это шестьдесят две шестьсот.

Мацуяма дал двадцать шесть. Клингельман молчал. Кирилл набросил еще тыщу.

— Двадцать семь тысяч — р-раз! Двадцать семь тысяч — два! — Владик, взмыленный, вспотевший, сбросивший пиджак на спинку стула, говорил хрипло и, казалось, хотел, чтобы все это поскорее кончилось.

— Тридцать! — выкрикнула переводчица Клингельмана.

— Тыридцать и две! — ответил Мацуяма.

— Тридцать три! — гаркнул Кирилл.

— Тридцать пять! — это от Клингельмана

Еще пять минут — и накидали до шестидесяти.

— Ну все, — махнул рукой Кирилл, — гуд бай. Я уже не играю.

— Ну, милый, у тебя же еще есть. — Оля заглянула в глаза мужу — Набрось еще!

Куда там! Клингельман дал семьдесят с ходу.

— Деньги при мне останутся, — утешил себя Кирилл. — Куда мне с ними тягаться, голодранцу? Еще и первый миллион не накопил, а уж суюсь…

Только теперь, оказывается, пошла настоящая схватка. Мацуяма дал сразу на пять тысяч больше, Клингельман — на десять. Японец, улыбаясь, еще десять. Клингельманова переводчица, потрясенная тем, что может, хоть и от чужого имени, предлагать такие суммы, заорала:

— Сто тысяч!

В зале грохнули аплодисменты. Но Мацуяма тут же откликнулся:

— Исто пятидесят тысяч!

Клингельман то ли задумался, то ли выждал, но отпарировал не сразу. Владик уже занес молоток для третьего удара, но переводчица выкрикнула:

— Двести тысяч!

Кендзо Мацуяма спокойно протер очки и дал двести пятьдесят.

Зал забушевал, словно вокруг боксерского ринга.

— Времени-то уже ого-го-го, — сказал Кирилл, — восьмой час. Не уложились…

Пока он выговорил эту фразу, Клингельман сразу поднял до трехсот пятидесяти. Мацуяма скромненько набавил полсотни. Клингельман, заметно побагровев, дал четыреста двадцать пять.

— Кончается, — злорадно пробормотал Кирилл, — и унего карман не резиновый!

— Мацуяма просто лучше держится, — возразила Ольга, — азиаты не выдают свои эмоции.

Японец дал четыреста пятьдесят, Клингельман, вскочив с места и отпихнув переводчицу, проорал, картавя:

— Четыесто пьядесят пьять!

— Гуд бай, Америка! — ухмыльнулся Кирилл. — Если уж по пять тысяч набавляет…

— А может, хитрит? — спросил Серега.

— Вы на его физию взгляните, вот-вот инфаркт хватит!

Мацуяма сразу дал больше на пятнадцать тысяч. У Клингельмана сдали нервы, он крикнул:

— Пятьсот! — И тут же был поражен контрударом.

— Пятьсот пятьдесят! — из последних сил выкрикнул Владик. — Пятьсот пятьдесят — р-раз! Пятьсот пятьдесят — два! У-фф! Пятьсот пятьдесят — три! Продано!

— Поздравляю! — сказал Кирилл и пожал Сереге руку — пятьдесят пять тысяч ваши! В Союзе это много…

Вот так. Стоимость «Истины» — пятьсот пятьдесят тысяч рублей. Десять процентов — Сереге за то, что ее нашел. Оценили.

Точнее, суббота и воскресенье, 21–22.10.1989 г.

Из клуба Серега пошел домой пешком, как-то незаметно, не прощаясь, не желая больше ни с кем говорить. Однако он уже подходил к своей улице, когда за его спиной вспыхнули автомобильные фары, а затем, пискнув тормозами, остановился «Москвич» Владика.

— Слава Богу, нагнали! — весело крикнул из-за баранки Владик. — Садись, старик, подбросим!

Пришлось сесть, потому что, кроме Владика, в машине сидели Розенфельды.

— Ну и дорожка! — вздохнул Кирилл. — Отвык я от таких…

— Сейчас подсушило, подморозило, — зевнул Серега, — а вот после дождичка…

— Ну, где твое шале? А то я уж забыл…

— Да вот оно… Тормози!

В окне светился огонек. Люська была дома, дожидалась…

— Спасибо. — Серега вылез из машины. — Не приглашаю, потому как угощать нечем…

— Понятно, — сказал Кирилл. — Мы завтра с утра — в Москву.

— Счастливого пути.

— Пишите нам, — Ольга сунула в боковой карман Серегиного плаща квадратик плотной бумаги. — Там адрес. Может, и заедете когда-нибудь.