Бернар Миньер - Круг

— «Симор: введение», — ответил Сервас, пытаясь сдержать волнение.

— «Во всяком случае, в те светлые минуты, когда я смогу заставить себя сесть и по возможности успокоиться, главным героем моего повествования, — начал его собеседник медленным речитативом, шагая в том же ритме, — станет мой покойный старший брат, Симор Гласс, который (тут я предпочитаю ограничиться очень кратким псевдонекрологом) в тысяча девятьсот сорок восьмом году покончил с собой на тридцать втором году жизни, отдыхая с женой во Флориде…» [12] Здесь и далее: пер. с англ. Р. Райт-Ковалевой.

— «…безусловно, — продолжил с секундной задержкой Сервас, — он был для нас всем — и нашим синим полосатым носорогом, и двояковыпуклым зажигательным стеклом — словом, всем, что нас окружало. Он был и нашим гениальным советчиком, нашей портативной совестью, нашим штурманом, нашим единственным и непревзойденным поэтом, а так как молчаливостью он никогда не отличался, и более того, целых семь лет, с самого детства, участвовал в радиопрограмме „Умный ребенок“, которая транслировалась по всей Америке, и о чем только он в ней не распространялся. Потому-то он прослыл среди нас мистиком, и оригиналом, и эксцентриком…»

Внезапно Сервас осознал, что легко вспомнил каждое слово, хотя много лет не перечитывал текст; каждая фраза огненными буквами отпечаталась в его памяти. Когда-то это была их священная формула, их мантра, их пароль.

Ван Акер остановился.

— Ты был моим старшим братом, моим Симором, — сказал он вдруг с неподдельным волнением в голосе. — В тот день, когда ты пошел работать в полицию, мой брат покончил с собой — так я это ощутил.

Мартен снова почувствовал гнев. Ему хотелось заорать: «Да неужели? Так зачем же ты отнял ее у меня? Ее… одну из многих, кого ты мог получить и получил… И почему потом бросил ее?»

Они дошли до опушки сосновой рощи, откуда в ясную погоду открывался вид на Пиренеи. Но сегодня облака и дождь окутали холмы паром и туманом. Именно сюда они приходили двадцать лет назад — ван Акер, он и… Марианна, пока Марианна не встала между ними, пока ревность, ярость и ненависть не развели, не отравили их. Кто знает, возможно, Франсис до сих пор приходит сюда, хотя вряд ли поступает так в память о добрых старых временах.

— Расскажи мне о Клер.

— Что тебя интересует?

— Ты ее знал?

— Лично или как коллегу?

— Лично.

— Нет. Пожалуй, не знал. Марсак — маленький университетский городок. Напоминает Эльсинор. Все друг друга знают, все за всеми следят, наносят исподтишка удары кинжалом, злословят… все жаждут что-нибудь узнать о соседе, накопать информацию — предпочтительно сочную и пикантную. Люди встречаются на вечеринках, ведут пустые разговоры.

— О ней ходили слухи?

— Ты правда думаешь, что я перескажу тебе все слухи и сплетни во имя нашей старинной дружбы?

— Так их было много?

Внизу, на узкой, змеившейся у подножия холма дороге, зашуршала шинами машина.

— Слухи, выдумки, сплетни… Именно это называют «соседским расследованием»? Клер была не только независимой и соблазнительной женщиной, но и имела собственное мнение о многих вещах. Иногда она вела себя на званых ужинах слишком, как бы это сказать, воинственно.

— Что еще? Ее личную жизнь обсуждали? Тебе что-нибудь известно?

Ван Акер нагнулся, поднял шишку, размахнулся и забросил ее далеко на склон.

— Красивая женщина, холостячка, умная… Ничего странного, что мужчины за ней увивались. Она не была монастырской послушницей…

— Ты спал с ней?

Франсис бросил на майора непроницаемый взгляд.

— Скажи-ка, Мегрэ, все полицейские так топорно работают? Ломятся в отрытую дверь? Неужто ты забыл, чем экзегеза [13] Экзегеза — объяснение, толкование малопонятного текста, основ эзотерических учений. отличается от герменевтики? [14] Герменевтика — в широком смысле искусство истолкования и понимания. Спешу тебе напомнить, что вестник олимпийцев Гермес — бог-обманщик. Собирание доказательств, поиск скрытого смысла, нисхождение к непостижимым структурам интенциональности: притчи Кафки, поэтика Делана, проблема интерпретации и субъективности у Рикёра… Раньше ты знал в этом толк.

— Ей угрожали? Она с тобой не делилась? Не рассказывала как коллеге или другу о запутанных отношениях с любовником, о разрыве или навязчивом поклоннике?

— Нет, она со мной не делилась. Мы не были настолько близки.

— Она не упоминала о странных звонках или электронных письмах?

— Нет.

— Никаких подозрительных записей о ней в лицее или вокруг него?

— Насколько мне известно, нет.

— Каким учеником был Юго?

Тень улыбки пробежала по лицу ван Акера.

— Семнадцать лет, дополнительный курс, первый в классе. Понимаешь, о чем я? А еще — красавчик, все или почти все девушки влюблены в него. Юго — такой парень, каким хотят быть все парни в его возрасте.

Он замолчал и поднял глаза на Серваса.

— Тебе бы следовало повидаться с Марианной…

Мир вокруг них качнулся, а может, просто ветер гулял в соснах.

— Собираюсь это сделать в рамках расследования, — холодно отрезал Сервас.

— Я не о том.

Они вслушивались в стрекот дождя по хвое, смотрели вдаль на холмы, окрашенные всей палитрой серого цвета.

— Ты всегда был очень далек от атараксии, [15] Атараксия — спокойствие духа. Мартен. Твое обостренное чувство справедливости, твой гнев, твой проклятый идеализм… Встреться с ней. Но не береди старые раны.

Помолчав, он спросил:

— Ты ведь все еще ненавидишь меня, да?

Сервас не знал, что ответить. Ненавидит ли он своего бывшего лучшего друга? Возможно ли ненавидеть человека столько лет? О да, очень даже возможно. Он так крепко сжал кулаки в карманах, что ногти почти впились в ладони. Повернулся и пошел прочь, давя ногами шишки. Франсис ван Акер не шелохнулся.

Марго направлялась к нему через толпу заполонивших коридор лицеистов. Она выглядела усталой. Сервас понял это по ссутуленным плечам и по тому, как она держала книги, прижимая стопку к груди. И все-таки девушка улыбнулась отцу в знак приветствия.

— Итак, дело ведешь ты?

Мартен закрыл папку с делом Юго — там были только бесполезные сведения: какими видами спорта занимался, какие книги брал в библиотеке, — попытался улыбнуться в ответ и обнял дочь. Мимо них, толкаясь и перекликаясь, шли соученики Марго. «Дети, они всего лишь дети, — подумал майор. — Дети с другой планеты под названием Молодость, такой же далекой и загадочной, как Марс». Он не любил думать об этой планете тоскливыми одинокими вечерами, потому что она напоминала ему, какое это проклятие — зрелый возраст.

— Ты и меня будешь допрашивать?

— Не сейчас. Конечно, если тебе не в чем признаться.