Бернар Миньер - Круг

Чэн старалась не шевелиться, чтобы не привлекать к себе внимание, но время от времени все-таки потягивалась, разминая затекшие руки и ноги. Думала она при этом о ремонте той развалины в пригороде Тулузы, что служила ей домом. Был уже вторник, а приятель, обещавший заняться душем, все еще не позвонил.

Рация захрипела, и в ночной тишине зазвучал голос Эсперандье:

— Как там у тебя дела?

— Все спокойно.

— Мартен только что уехал… Он в полном ауте. Хотел остаться. Жандармы по его просьбе поставили патруль на дороге, у въезда в лицей. Марго приказано запереть дверь и не открывать никому — только своим. Она пошла спать.

— Пошла, но не легла. Я вижу, как она курит у окна в своей комнате.

— Надеюсь, ты не слушаешь любимую музыку?

— Только крик совы. Что у тебя?

— Гробовая тишина.

— Думаешь, у него хватит наглости заявиться?

— У Гиртмана? Не знаю… Меня бы это удивило, но история с музыкой Мэрилина Мэнсона настораживает.

— А если он нас заметит?

— Даст задний ход… Ему вряд ли хочется вернуться в камеру. Я вообще считаю, что он где-то очень далеко отсюда. Не забывай, наша задача — защищать Марго, а не ловить Гиртмана.

Самира промолчала, но думать о швейцарце не перестала: если представится случай, она его не упустит.

В десять лет Сюзанна Лаказ верила, что мир — волшебная игровая площадка и что все ее любят. В двадцать она убедилась, что мир — опасное место и большинство его обитателей врут, причем не только окружающим, но и себе. Это случилось, когда лучшая подруга увела у нее любимого мужчину и призналась в этом со слезами на глазах, произнося своим хорошеньким лживым ртом фразы типа «мы любим друг друга», «мы созданы друг для друга», «мне так жаль, Сюзи»… Сегодня ей сорок с небольшим, и она абсолютно уверена, что мир — любимая игровая площадка для негодяев всех мастей и ад для всех остальных, а бог — суперчемпион мира по глупости.

Она лежала на кровати, смотрела в потолок и слушала его храп. Он вернулся не больше часа назад, и она почуяла запах другой женщины, несмотря на притупившееся из-за болезни обоняние. Он даже не потрудился принять душ…

В последнее время муж стал таким предупредительным, таким терпеливым. И… милым. Ну почему он не был таким всегда?

«Не обманывай себя, старушка. Он поступает так не из любви, а ради мира в душе… Он даже не принял душ: какие еще доказательства тебе нужны?»

Ей хотелось умереть спокойно… Внезапно она поняла, что понятие «спокойная смерть» подразумевает месть. Ее месть… С пронзительной ясностью — так, словно мать вернулась из царства мертвых, чтобы сказать: «Ты должна это сделать», она поняла, что завтра же позвонит тому майору и расскажет правду.

Укол. В то мгновение, когда игла вошла под кожу, она собрала в кулак остатки воли, прежде чем погрузиться во мрак отсутствия.

Будь сильной. Именно сейчас…

Она, как обычно, очнулась в большой старомодной столовой, в кресле с высокой спинкой. Он пристегнул ее широкими кожаными ремнями за талию и лодыжки и усадил в торце стола.

Тарелки, подсвечники, стаканы, вино, музыка. Малер, естественно… Чертов несносный Густав Малер… Она не была уверена, что сможет говорить достаточно громко после всех этих месяцев, проведенных в полной тишине, сошел или нет отек голосовых связок.

Другого оружия, кроме голоса, у нее не было…

— Поднимем бокалы! — весело провозгласил он.

Она всегда подчинялась. Ей нравились вкус и аромат вина, дарившего благодатное раскрепощающее опьянение. После бесконечной череды дней, проведенных в полном одиночестве в подвале, она наслаждалась и свежевыглаженным платьем, и запахом мыла, и ощущением чистоты своего тела, не говоря уж о восхитительном вкусе блюд за ужином с мучителем. Последние двадцать четыре часа он не давал ей ни еды, ни воды — это тоже была часть извращенного ритуала, чтобы она была очень голодной… Господь свидетель — он преуспел, еще как преуспел! Желудок и мозг кричали: «Давай! Не медли! Ешь, выпей вина!» Аромат вина, налитого в пластиковый стаканчик, щекотал ноздри, манил, искушал. Ей ужасно хотелось выпить… Почти так же сильно, как в первые дни заточения в подвале хотелось получить дозу кокаина — ее тогда так ломало, что она едва не рехнулась.

Она справилась с собой и посмотрела на него с легкой ироничной улыбкой на губах.

Он на мгновение нахмурился, но тут же улыбнулся в ответ и спросил:

— Что стряслось? Тебя разве не мучит жажда?

Она умирает от жажды… Горло пересохло, как наждак.

— Брось, сама знаешь — это тебе не поможет, — ласково произнес он. — Пей, вино просто исключительное.

Она рассмеялась — звонко, насмешливо, презрительно — и на сей раз успела уловить в его глазах недоумение. Он вгляделся в нее, как исследователь в подопытную крысу, выдавшую незапланированную реакцию.

— Вот оно что… Меня решили спровоцировать, — хохотнул он. Весело, без враждебности.

— Твоя мать отсасывает у чертей в аду, — скрипучим голосом холодно произнесла она.

Он погладил бородку, не сумев скрыть удивления. Светлый ежик волос блестел в свете свечей и люстры.

— Подобный лексикон тебе не идет, — снисходительно улыбнувшись, сказал он.

Она оскалилась и повторила, передразнив его высокомерный тон и легкую гнусавость:

— Подобный лексикон тебе не идет…

Его глаза блеснули гневом, но он справился с собой и улыбнулся.

— Гнусный ублюдок, сын шлюхи, жалкий импотент…

Он молча смотрел на нее.

— Твоя мать была шлюхой, я угадала?

— Попала в точку! — радостно рассмеялся он.

Она не дала себя сбить и ответила вызывающе-злым смешком.

— Что тебя так рассмешило?

— Твой крошечный член! Мне повезло — или не повезло? — в прошлый раз я успела заметить этот, с позволения сказать, «прибор».

Его взгляд потемнел, и она вздрогнула, зная, на что способен этот человек.

— Прекрати.

— Прекрати.

Он повернулся и прибавил звук, повернув ручку стоявшей на комоде мини-системы. Взлетели ввысь голоса скрипок, разнуздались духовые, загремели литавры. Она принялась дирижировать, мотая головой, улыбаясь и поглядывая на него из-под ресниц. У нее не было ни ножа, ни вилки — он заставлял ее есть руками, с картонной тарелки. Продолжая изображать впавшего в исступление дирижера, она схватила тарелку с супом, отшвырнула ее и запела — фальшиво, поперек мелодии. Суп выплеснулся на стену, оставив на обоях жирное пятно. Голос вернулся! Она заголосила еще громче.

— ДОВОЛЬНО!

Он убрал звук и посмотрел на нее. Жестко. Без улыбки.

— Тебе не стоило затевать со мной подобную игру.

В его голосе прозвучала неприкрытая угроза, и на короткое мгновение ею овладел ледяной ужас. Гнев хозяина усмирял ее, как хорошо выдрессированную собаку. Встряхнись… Ты на правильном пути… Впервые за все время она взяла над ним верх — и почувствовала опьянение успехом.