Катажина Бонда - Девушка полночи

Когда ее задержали, она поняла, что рассчитывать может только на саму себя. Просто начнет говорить. Она знает столько, что попросту откупится информацией. Единственное ее беспокоило – это то, что у нее забрали документы Буля. Только бы они не потерялись и не испортились. Она рассчитывала на то, что это будет ее козырной картой, подтверждением слов, вещественным доказательством. Правда, у нее были копии, но это все-таки не то что оригиналы. Кроме того, существовал риск, что полиция проведет выгодную ей селекцию документов. К счастью, она успела надежно спрятать сканы. К Изе она пошла только затем, чтобы систематизировать собранные данные. Ей не верилось, что Иза Козак когда-нибудь скажет правду. Возможно, она принимала в этом участие и не в ее интересах кого-либо сдавать. Или Иза на самом деле страдает амнезией и не знает, кто в нее стрелял. Только в этом случае ей следовало сразу признаться.

Кроме того, она намеренно врала по другим, более важным вопросам. После явной показательной казни Буля она сильно рисковала. Но Иза всегда была доверчивой. На ее месте Люция уже давно ушла бы от мужа-алкоголика. Они были разными во всем. Только поэтому их псевдодружба была возможна. Люция не считала себя азартной, но, когда надо, могла поставить все на одну карту. Но только если не сомневалась в выигрыше. Сейчас ей хотелось просто выжить. Она была ничего не значащей пешкой в этой игре, причем должна сама беречь свою задницу. Никогда, ни до и ни после, она не воспринимала эти слова настолько буквально.

Она встала в очередь перед тюремным телефоном-автоматом, обдумывая первые фразы, которые сейчас произнесет. Когда очередь подошла, гладкие, грамотно составленные предложения немедленно испарились. Она решила действовать стихийно. Вытащив из кармана визитку профайлера, набрала номер. У нее все еще оставалось право на один звонок. Она не использовала его для ни разговора с тетей, ни с адвокатом. Люция знала, что только Залусская способна ей помочь. Несмотря на многие чудачества, психолог казалась ей человеком, которому можно довериться. Прежде всего потому, что та была человеком независимым, действующим вне полицейской среды. Люция уже не доверяла ни полиции, ни прокуратуре, ни даже суду. Большинство ключевых процессов, связанных с этим делом, были разыграны как по нотам, и это не имело ничего общего с теорией заговора. Сама она была живым примером этому, хотя вряд ли кому-нибудь удалось бы хоть что-то доказать. Сеть, связывающая следственные органы, бизнес и криминальные элементы, по-прежнему оставалась очень тесной. В другой стране такую систему связей назвали бы мафией, но в Польше никто ничего не замечал. Определение «мафия», как и прежде, относилось к бритоголовым браткам в спортивных штанах и с бейсбольными битами в руках. Люди в белых перчатках, подписывающие многомиллионные сделки, были намного более опасны, и, хотя за ними велось наблюдение – дело наверняка мониторили какие-то тайные службы, – никто не рисковал им хоть что-то инкриминировать.

Когда сняли трубку, она услышала какой-то стук, вибрацию и веселый смех ребенка, который ответил на звонок и по-английски спросил ее фамилию. Люция сначала запнулась. Не представляясь, на ломаном английском она попросила пригласить кого-то из взрослых. Спустя мгновение у аппарата была сама Залусская. Люция не отметила в ее голосе ни удивления, ни радости. Саша лишь спросила, насколько серьезно Люция настроена на встречу с ней, потому что ей не хотелось бы зря приглашать няню для ребенка. Люция сказала Саше, что дополнением ее показаний будут документы, которые у нее конфисковали полицейские.

– Там есть все, – добавила она и замолчала, ожидая реакции.

– Я постараюсь получить разрешение на свидание, – бросила профайлер. Но потом сказала уже теплее: – Не знаю, как много времени это займет. Необходимо согласие прокуратуры. Если передумаешь – дай знать через воспитателя.

– Не передумаю, – заверила ее заключенная и повесила трубку.

Она пошла сделать себе кофе. Соседка по камере благодушно одолжила ей четыре ложки молотого. Люция не знала, когда сможет закупиться в тюремном магазинчике. Кроме денег, которые дал ей викарий, у нее не было ни копейки. Милостыни, которую он сунул ей на прощание, хватило на две поездки в такси. Если бы она тогда не стала ждать более дешевую машину, возможно, ее бы и не поймали. Тот, кто утверж дает, что деньги не главное, никогда не был беден.

В «замке» все знали, кто такая Ланге и за чью голову сидит. Ходили сплетни о деньгах, которые она украла у мафии. Число нулей росло с каждым днем. Люция перестала хоть что-то отрицать. Обнаружила, что далеко не все демонстрировали ей свое презрение. Большинство заключенных относились к ней с уважением, возможно, даже слегка побаивались. Это удивляло Люцию и одновременно приятно щекотало ее тщеславие. Она не хотела пока выводить товарок из заблуждения. Уважение в этом месте значительно облегчало жизнь. В обмен на кофе Люция пообещала сигарету (у нее было еще полпачки «кэмела», доставшихся от адвоката) и свою поддержку. Заключенная лучезарно улыбнулась и сразу же начала ей прислуживать. Ланге жестом показала ей, чтобы она вышла из камеры.

– Когда мне будет нужна служанка, я скажу.

Мать могла бы гордиться ею. Умение адаптироваться к любым условиям было у Люции в генах. Она залила кофе кипятком и, пользуясь отсутствием соседки, взяла из ее коробки пять кусочков сахара. Раз уж ей придется пить такие помои, так пусть они хотя бы будут сладкими. Она подумала, что человек в состоянии приспособиться к любым условиям, но, если у него есть хоть капля амбиций, он постоянно будет пытаться улучшить себе жизнь. Тут до нее вдруг дошло, что она совершила первую в жизни кражу. Поколебавшись с минуту, она положила рядом с коробкой сахара соседки еще две сигареты. Честь – это самое главное.

– Не знаю, – призналась Тамара Соха.

Ее вызвали, чтобы она перед очной ставкой взглянула предварительно на сигналетические снимки близнецов. Ни один из братьев не сознался в убийстве Иглы. Оба отказались от дачи показаний. Их сфотографировали в обычной одежде. Воротничок и сутана попали в тюремный депозит вместе с дорожной сумкой, в которой находилось все имущество священника. Курия реквизировала столу и всю утварь, необходимую для проведения богослужений. Был составлен соответствующий протокол. Видимо, тем самым церковь перешла на другую сторону баррикады и решила откреститься от приносящего неприятности коллеги. Несколько церковников уже отказались от предоставления алиби Староню. Дух был уверен, что, если найдет приличные доказательства, можно будет рассчитывать на их помощь. Такую же мощную, как нескрываемая прежде враждебность. Представители духовенства – до тех пор стеной стоявшие за своего коллегу – больше всего на свете любят, чтобы их руки оставались чистыми. Но он пока воздерживался от того, чтобы допрашивать их, дабы избежать ненужного хаоса.