Юхан Теорин - Призрак кургана

– Ну и как ты? Смирился?

– Смирился? Откуда мне знать – смирился я или нет?

– Человек знает, что он чувствует. Смирился – значит, ушла ненависть.

– Пытался… Там хороший психотерапевт.

– Значит, ушла.

– А ты, Герлоф? У тебя-то все основания меня ненавидеть.

Герлоф посмотрел в сторону:

– Вот сижу и как раз про это думаю…

Нет. Ненависти и злобы к убийце внука в нем не было. Шевельнулась смутная тоска, он даже крякнул от жутких воспоминаний, но ненависти и злобы не было.

– Никлас Клосс. – Надо было менять тему. – Ты его знаешь?

– Это ведь один из богатых братьев Клосс? Владельцев «Эланлика»?

– Да… Никлас у них считается паршивой овцой. В тюрьме сидел.

Гость кивнул:

– Не у нас. Я слышал про него, но никогда не встречал.

– А что слышал?

– Всего понемногу… в тюрьме все известно. Во всяком случае, знаю, за что ему дали срок.

– За что?

– Контрабанда. Лаже больше, есть такая специальная статья – «злостная контрабанда». Его задержали на таможне с грузовиком спиртного из Германии. Несколько миллионов крон. Вернее сказать, задержали не его. За рулем сидел не Клосс, но отвечал за груз именно он. Так говорят, по крайней мере.

Герлоф не оставил оговорку без внимания:

– А ты как считаешь?

– Все может быть… но скорее не он, а его старший брат. Кент Клосс. Но сел Никлас на пару лет. Вот и все, что я знаю.

– Не удивлюсь, если ты прав. И вообще… чему в наше время удивляться…

– Нечему. На Эланде всегда были контрабандисты. Спирт и табак. Но по мелочам. А сейчас масштабы изменились. Лаже не понять, кто все это может выпить. Как в Средние века, когда зараз выпивали по несколько литров пива…

– Не всё же здесь, на острове, выпивают, – возразил Герлоф.

– Это да…Это правда. На континент тоже немало попадает.

Гость замолчал. Странно – Герлоф не чувствовал ни малейшего напряжения. Он мог бы так судачить с кем угодно. Но когда разговор прекращался, вновь подступала старая и теперь уже, наверное, неистребимая тоска.

– Правильно сделал, что пришел, – сказал он.

Мужчина не сказал ни слова – сидел и смотрел в одну точку.

– Надеюсь, ты вернешься… Я имею в виду сюда, на остров.

– Да… домой. Тюрьма все же не дом.

– Ты спросил, ненавижу ли я тебя, – решился наконец Герлоф. – Что тебе сказать… Думаю, нет ничего глупее, чем перед смертью сидеть здесь на солнышке и пережевывать свою ненависть к кому-то.

Гость встал и кивнул – как показалось Герлофу, с облегчением.

– Пойду тем же путем, что и пришел. Мимо старой мельницы, могильника… через альвар.

– Конечно, – улыбнулся Герлоф. – Надо же убедиться, что памятники древности в целости и сохранности.

Он сидел и смотрел гостю вслед, пока тот не скрылся из вида.

Было уже довольно поздно. Он держал в руке номер островной газеты, купленной в киоске в «Эландике», – он покупал ее каждый лень, надо быть в курсе, что пишут о проблемах с питьевой водой. Но во вчерашней газете ему попалась маленькая заметка.

И фотография – между надгробий стоит старик, опирается на палку. Марнесское кладбище. Решил поделиться старой загадочной историей с репортером.

Возвращенец ни за что не узнал бы того мальчика в этом старике, если бы не заметка. Сейчас ему казалось, что узнает. И он прекрасно помнил открытую могилу и этот резкий, настойчивый стук. Ему стало зябко, хотя вечер был очень теплым. Мертвые хватают живых.

Стук из гроба. Чертовщина.

После того дня он ни разу не был на кладбище в Марнесе. Семьдесят лет. Лаже на могиле сестры не был.

Вдруг ему стало очень одиноко. Пекка погиб, Балл погиб, Рита уехала. Жена умерла. Мобильника у него не было, поэтому пришлось дойти до единственного на весь берег телефона-автомата. В справочном бюро узнал телефон Герлофа Лавидссона.

Снял трубку и набрал номер.

Опять зима. Выпал снег, но пока его мало, тут и там просвечивают черные острова размокшей, превратившейся в липкую грязь земли.

Арон присел на ящик и прислонился спиной к деревянной стене барака. Ночь выдалась ясной. Казалось, силуэты гигантских елей достают до мелких, ярких и бесконечно далеких звезд.

Полынина из лагеря убрали. В бараках говорят – допился до белочки. Тот вроде бы Владу покровительствовал, но он все равно чувствовал облегчение. У начальника лагеря были все причины от него избавиться. По пьянке дал зэку пистолет – тяжкое служебное преступление, – а тот на его глазах другого зэка пристрелил. Мог бы потихоньку спихнуть обратно в барак или вовсе убрать, но не сделал этого – почему?

Теперь начальник лагеря – старший лейтенант. Впрочем, уже не лейтенант – сразу после назначения Беридзе дали капитана.

Беридзе очень быстро приметил молодого охранника – в отличие от других, Влад не брал в рот спиртного и не курил. Ему доставались самые ответственные поручения.

Расстрелы в лагере случались не часто. Приговоры обычно приводили в исполнение в далекой Москве или в других городах. Но иногда в лагерь из Москвы приходили депеши – дескать, ознакомились подробнее с делом такого-то и такого-то и изменили срок на высшую меру наказания. В основном прореживали ряды троцкистов. Не зря их поселили в отдельный барак. И постепенно почти все расстрелы в лагере Беридзе стал поручать Владу. Эта работа не каждому по силам, но Влад относился к ней как к работе.

Во всем нужен профессионализм. Он очень быстро понял, что стрелять прямо в затылок, как предписывалось инструкцией, не самый лучший способ. Много крови, можно забрызгать гимнастерку. Лучше направить ствол не в затылок, а в шею и косо вверх. Тогда человек умирает мгновенно, и крови почти нет.

Похолодало, как всегда бывает ясной зимней ночью, Арон встал и медленно пошел вдоль барака.

Нет, возвращаться в барак для зэков ему вовсе не хотелось. Лежать, как в гробу, на нижней полке трехъярусных нар, стучать зубами от холода и хлебать по утрам быстро остывающую баланду.

Теперь у него теплая, хоть и старая, армейская шинель и керзачи – новенькие, с иголочки. К морозам обещали выдать валенки. И жратва совсем другая.

А работа… ну что ж, работа есть работа. И враги есть враги.

На ужин принесли щи из тушенки и котелок горячей картошки. Арон ел с аппетитом, но к положенной охранникам водке даже не прикоснулся – как всегда, отдал свою пайку другим. Это сделало его популярным, но за популярностью он всегда угадывал подозрительность – почему это не пьет? Наверняка шепчутся между собой – не стукач ли?..

На следующий день его вызвали к начальнику лагеря. Там было еще двое. Одного из них он знал – секретарь партячейки лагеря Григоренко. Другой – молодой, высокий, в тщательно отглаженной энкавэдэшной форме, с тонкими, даже красивыми чертами лица. Большая звезда на рукаве – майор НКВД. Сидит за столом и листает какие-то бумаги.