Юхан Теорин - Призрак кургана

– Грета утверждала, что да. Родственники. Какое там родство? Но она к концу была совсем уж не в себе. Просто Вероника ей симпатизировала.

– А еще кто-нибудь приходил?

– Насколько я помню, нет. Никто. Правда, уже в этом году приходил ее брат. Уже после ее смерти. Забрал какие-то мелочи…

Герлоф насторожился:

– Имя он назвал?

– Ла… Арнольд, по-моему.

– Может быть, Арон?

– Ла-да, Арон… молчаливый такой.

– И как он выглядел?

– Старый, конечно, но по сравнению с Гретой… в общем, в хорошей форме старичок. Среднего роста, широкий в плечах, ходит быстро… а ведь ему, наверное, за восемьдесят. – Она произнесла это «восемьдесят» так, что Герлоф понял – для нее что восемьдесят, что восемьсот – возраст непостижимый. Но тут она посмотрела на него, поняла ошибку и поправилась: – Это, конечно, не возраст…

– Возраст – это на сколько человек себя ощущает, – мягко сказал Герлоф. Ему не хотелось, чтобы молодая женщина чувствовала неловкость.

Поблагодарил и пошел к лифту, но тут же остановился.

В соседней комнате жил Балл. Ульф Балл. Отец убитого Эйнара? Очень может быть… Герлоф вспомнил, что фотография Валла, которую показывали полицейские, сделана именно здесь. Он тогда еще обратил внимание на знакомый коридор.

Дверь в комнату Ульфа Валла плотно закрыта.

Он не стал стучать, пошел дальше. Очень хотелось кофе, а для этого надо было вернуться в свое отделение.

Дядя Кент оделся необычно – черная тенниска и камуфляжные шорты. Собрались вся семья и работники пансионата. Он ходил взад-вперед, как генерал перед строем, и выглядел, как показалось Юнасу, очень довольным. Впервые за много дней.

– Тревога с сенсорами движения, – сказал он. – Включается и выключается дистанционно. Вы входите на участок, и у вас есть ровно минута, чтобы отключить сигнализацию.

Юнас слушал «презентацию», как назвал это дядя Кент. Новая система охраны. Рядом стояли Мате, двоюродные братья, уборщица Паулина и вновь нанятый садовник по имени Марк – тоже откуда-то из-за границы, очень мускулистый и загорелый.

Сад напоминал лунный пейзаж. Исчезли трава и кусты, куриной слепоты как не бывало – все посыпано ровным слоем щебня. Юнас только в последние дни понял, почему неделю назад в саду торчали эти рейки-маркеры.

Белые маркеры исчезли. Вместо них появились основательно вкопанные в землю столбики. Черные пластмассовые столбики, высотой несколько дециметров, не больше.

Кент назвал их «сенсоры», напомнил, что они очень чувствительны, и показал на пластмассовую панель у гаража.

– Все управляется отсюда, – сказал он. – Чтобы активировать сенсоры, нужно набрать код на этой панели. Чтобы отключить – другой код и в другом месте, вон там. – Он показал на дом. – Сигнализация управляется из дома. Вы открываете дверь, и направо – запомните, направо – пульт отключения сигнализации. Это касается и гостевых домиков тоже. – Он повернулся к мальчикам и подмигнул. Сделал паузу и обвел глазами собравшихся: – Все поняли?

Никто ничего не сказал и не спросил – должно быть, поняли. Юнасу больше всего хотелось улизнуть отсюда поскорее.

– А зайцы?

Юнас повернулся – вопрос задал его отец.

– Что – зайцы? – не понял Кент.

– Зайцы… Они здесь кишмя кишат. Особенно по ночам. Сигнализация сработает?

– Сработает. К сожалению. Именно поэтому мы на следующей неделе поставим забор. Полтора метра высотой, с автоматическими воротами. Вокруг всей виллы Клоссов.

Тетя Вероника, которая за все это время не проронила ни слова, подняла голову. На ней было легкое бирюзовое платье, никакого полувоенного камуфляжа, как у Кента.

– Забор? Я вовсе не хочу возводить берлинскую стену. Во всяком случае, на моей части никаких заборов не будет.

– Я же сказал – невысокий забор, Вероника, – примирительно улыбнулся Кент. – Лаже мальчики могут через него заглянуть и посмотреть, как ты поливаешь цветы.

– У нашей семьи нет никаких причин прятаться от людей, – твердо сказала Вероника.

– Мы не прячемся, а защищаемся. То, что происходит, Вероника, это вовсе не обычная соседская свара.

Она посмотрела на брата чуть ли не презрительно:

– Не говори глупостей.

Повернулась и пошла к своему дому.

Кент пожал плечами, повернулся к собравшимся и достал из кармана шорт пачку листков:

– Вот и все, что я хотел сказать… Здесь коды, вы их сейчас получите.

Все столпились вокруг Кента. Юнас тоже занял очередь, предварительно оглянувшись на могильник. Последние дни все было спокойно. Лениво прогуливающиеся отдыхающие. Никаких подозрительных стариков.

– Заметил что-то, Ю-Ко? – От Кента не ускользнул его невольный жест. Дядя подошел к нему и протянул листок.

– Не-а. Ничего.

– Я знаю, что за нами наблюдают, – тихо и значительно сказал дядя Кент. – Этот старик иногда прячется в бункере. Но мы разберемся с этой проблемой.

– Как настроение? Нормальное?

Сегодня она играет на гитаре в ресторане в Стенвике. Ресторан полон, что и следовало ожидать в субботний вечер. Конечно, большинство пришли выпить пива, пожевать неплохую пиццу (благо повар итальянец или, кажется, болгарин) и полюбоваться видом на пролив. Но какое это имеет значение?

– Да-а-а… – нестройный гул голосов в ответ.

– Мне хорошо с вами! – крикнула она в микрофон.

Все как полагается – стандартные диджеевские выкрики, вялая реакция публики. Она уже охрипла – не так легко перекричать ресторанный шум. День за днем, неделя за неделей. Но все же здесь, на воздухе, лучше, чем в полуподвальном помещении ночного клуба. Здесь ей, по крайней мере, нет надобности играть в Леди Саммертайм.

Тут, в сельском ресторане, собираются обычные люди, отдыхающие. Они знают цену деньгам, просто хотят немного расслабиться. Там, в баре «Майская поэма», совсем по-другому А в последние дни стало просто невыносимо – ее давил этот подвал, она чувствовала себя как в могиле. Тем более что там стало пусто и мрачно – богатые бездельники куда-то разъехались. Должно быть, двинули поискать разнообразия в других местах.

В ресторане, по крайней мере, есть для кого петь.

– Спасибо, спасибо. – Она поклонилась на жидкие аплодисменты. – А сейчас песня Олле Адольфссона, скорее всего, она вам знакома…

За все время, что она на острове, не было ни одного холодного вечера. И сейчас очень тепло, над проливом расцветает спокойная акварель заката. Лиза подобрала старые шведские песни. Она пела о красоте и недолговечности лета, и знала, что скоро этому придет конец. Приближается август. В Швеции лето короткое, что да – то ла. И по жизни так просто не проскользишь, как по лету, греясь на солнце и делая, что тебе вздумается.