Валерий Смирнов - Тень берсерка

Пошел вперед топор без священных рун, рассекая череп затянутого в кожаный панцирь стамбульского покроя первого из них, опозорившего имя воина готовностью к ночному убийству. А второй так ничего и не успел понять, когда нож с выработанным лезвием полоснул его чуть выше неприкрытого кадыка, между окончанием шерстяного шлема и воротом доспеха, набитого ватой, способной защитить лишь от скользящего удара. Третий успел отшатнуться от идущего в висок обуха топора и сам напоролся на сперва слегка прогнувшееся, но через долю секунды скользнувшее в междуреберье лезвие на круглой деревянной рукояти.

Они отступили, освещенные выползающей из-за свинцовых туч луной, и мне пришлось отойти назад, заняв дающее слабое превосходство положение.

— Стреляй! — раздался крик Васьки, почему-то переставшего верить в мощь своего штыка с козьей лапой, но в это время, выпихнув наружу поверженного на пороге врага, я сумел закрыть дверь.

Стены деревянной крепости прошили гулкие стрелы.

— Отставить! — заорал истошный голос. — Василий, отставить!

— А что делать? — донесся до меня рык медвежеподобного воина. Молчание. Короткое, как отблеск топора в ночи, а затем команда:

— Поджигай!

Нет, они уже не считают меня говном, иначе понадеялись бы на пули, уверовав: если я не могу утонуть, то сгореть просто обязан. Боитесь, ночные убийцы, великого воина? Ну да, так они и испугались топора и ножа, хотя троим эти предметы некогда мирного предназначения явно пришлись не по вкусу. Они не меня страшатся, а эксгумации. В самом деле, не станут же противники дожидаться, когда догорит сарай, спадет пал, чтобы выковырять из обгоревшего тела застрявшие в нем пули. Гарантии, что они пройдут навылет, не даст самый великий эксперт бог Патологоанатом из современного чертога Валгаллы под названием морг.

А значит — вперед, с переполненным радостью сердцем от продолжающейся битвы, не дожидаясь, пока слабые огоньки, охватившие деревянные стены, превратятся в погребальный костер, положенный погибшему достойной смертью воину. Забрызганный с головы до ног кровью врагов, я сам пропою последнюю сагу об этой битве, пусть на мой топор у вас сыщется молот самого Тора, пусть меня пронзят короткие тупоголовые стрелы, но по-вашему не бывать!

Невелика честь сражаться с простыми воинами, оттого я стремился прорубиться к их ярлу, без щита с гербовым знаком, скрывающему лицо под шерстяным шлемом, прикрытому громадным, как медведь, воином. Мое тело не чувствовало ударов, а душа пела, потому что нет ничего слаще часа, ради которого человек появляется на свет в подлунном мире. И когда Васька легко уклонился от топора, мой нож устремился не в него, а в того, кто был единственным, не принимающим участия в сражении, застыв, подобно изваянию хитроумного Локи. Мне удалось не просто пройти сквозь врагов, но и снова наполнить душу ни с чем не сравнимой радостью, когда лезвие ножа отведало плоти с руки ярла, выронившего в снег боевую дубину.

Не простую дубину, которой пытался достать меня один из воинов перед тем, как убедиться на собственном опыте, что меня не зря прозвали Трехруким в далекой молодости, после того как я, вывихнув во время боя левую, все-таки добился победы, переложив саблю в правую. Это была телескопическая дубинка, знак ярла, отличающий его от рядовых воинов, которые начали обходить меня с флангов, чтобы взять в смертельное кольцо. Но тело по-прежнему было легко, топор невесомым, душа поющей, и радость не оставляла меня, решившегося доказать право быть настоящим ярлом, оказавшимся в одиночестве на пути к Валгалле.

И воочию я увидел валькирию, которая шла навстречу, как и положено, с распущенными волосами, только почему-то не в прозрачных одеждах, позволяющих разглядеть тело, умеющее дарить наслаждение, но вместе с тем — закаленное для битвы, а в отороченной мехом куницы древней шубе, спустя века названной дубленкой.

Валькирия вытянула руку, и короткий огонек беззвучно послал вперед молнию, опрокинувшую бежавшего за мной воина.

— Быстрее! — сорвала в крике голос белокурая воительница, посланная богом Одином, чтобы согласно древним сагам доставить меня в его чертог.

— В машину! — сквозь короткий стрекот снова донесся ее голос, и я устремился мимо нее к колеснице доброго Асса, метавшего молнии во врагов из-за приоткрытой дверцы...

Когда я открыл глаза, окончательно придя в себя, первое, что сделал, — выплюнул небольшой кусочек чехла сиденья, неизвестно как застрявший между зубами.

— Еле тебя сдержала! — заботливо положила руку на мой лоб валькирия по прозвищу Красная Шапочка. — У тебя эпилепсия?

— А зачем, по-твоему, я принимаю радоновые ванны? Кстати, добрый вечер, Филипп Евсеевич.

Крутящий баранку «Волги» ветеран Чекушин отозвался коротким хохотком:

— С добрым утром. Оно же действительно для вас доброе. Сказочник!

Лежащий рядом с ветераном на переднем сиденье пистолет-пулемет «Скорпион» наглядно доказывал, кто из нас двоих по-настоящему является Андерсеном.

Теперь окончательно ясно, зачем Рябову понадобилось пудрить мне мозги насчет Решетняка. Сослуживец директора техникума — тоже артист, пробы негде ставить. Как легко и непринужденно Чекушин играл роль настоящего советского идиота, вот что значит долгая практика. И внучка у него хорошая девочка, правда, дедушка считает: ей бы лучше мальчиком родиться, теперь понимаю, отчего.

Как Аленушка убивалась над болящим дедушкой, Станиславскому — и тому бы в голову не пришло, что это мизансцена для единственного зрителя. Девочка сыграла здорово, талант у нее от дедушки. Впрочем, в отличие от ментов, чекисты всегда отличались высоким актерским мастерством. Косятинская история в который раз подтвердила давным-давно известную истину.

Не удивлюсь, что Чекушину удалось надурить и врачей. Небось втихаря отжимался от пола, смачивал лоб, а затем милостиво позволял прослушивать рвущееся из груди сердце, лыжник хренов.

А как он демонстрировал всему окружающему миру: его «Волга» должна была увенчать кучу металлолома еще во времена, когда его усиленно собирали пионеры? Зато сейчас драндулет несется с прытью, достойной двигателя от «Запорожца».

— От погони уходим? — полюбопытствовал я.

— Разве хочешь?.. — отчего-то не стал многословничать отставник, так и просящийся стать героем очерка Бойко «Ветераны по-прежнему в строю». Ну наконец-то есть шанс снова заняться патриотическим воспитанием молодежи с помощью прессы, отчего-то отказавшейся в последние годы от столь важной темы.

— У них три машины, — пытаюсь наладить руководство, однако дедушка вместо ожидаемого словесного поноса стал доказывать, что он дал обет молчания.