Джеймс Уилсон - Игра с тенью

— Дорогой Уолтер, — сказала Мэриан еще более тихим и ласковым голосом, — ты жертва своей собственной чувствительной натуры. Никто, зная все обстоятельства, не мог бы обвинить тебя в том, что ты получил 'незаслуженное богатство, женившись на Лоре и разделив состояние, которое она в конце концов унаследовала. Но если я права, именно этим ты себя и мучаешь. Ты знаешь, что твое поведение всегда было безупречным и что ты принес ей больше счастья, чем она когда-либо видела в жизни. И все же, и все же, и все же… Тебя терзают смутные подозрения, что ты стал иждивенцем, и для тебя это невыносимо.

Я открыл рот, собираясь возразить, но мне не хватило сил это отрицать. Она молниеносно осветила темный угол моего сознания и нашла язву, для которой до сих пор я не находил имени.

— Хуже того, — продолжила она, — ты ощущаешь пустоту в самом центре жизни. У тебя есть все, что, по мнению света, делает человека счастливым: ласковая и любящая жена, двое прекрасных детей, большое состояние и уважение собратьев-художников. Но кое-чего не хватает: дела, способного разбудить твою душу и вывести тебя за пределы забот о семье и доме.

Я кивнул, и, думаю, она это заметила, потому что я почувствовал, как она сжала мою руку.

— Стыдиться тут нечего, — сказала она. — Просто ты, как все благородные натуры, знаешь, что дом и семья сами по себе бессмысленны, если только не связаны с какой-то высшей целью.

Снаружи заскрежетала и загромыхала по камням телега. Я благодарно ухватился за этот звук и закутался в него, как в мантию, потому что глаза мои были полны слез.

— Много месяцев, — сказала Мэриан, — я искала для тебя облегчение. И именно поэтому сердце мое вздрогнуло, когда леди Истлейк поделилась со мной тревогами по поводу биографии Тернера. Вот наконец, решила я, то великое дело, которое тебе по плечу. — Она помедлила, но продолжила: — Надеюсь, ты не сомневаешься, что я с радостью помогу тебе, как делала это раньше, когда судьба вовлекла нас в одну и ту же битву. Дорогой Уолтер, пожалуйста, скажи, что ты за это возьмешься!

Однажды, много лет назад — помнишь тот день? — я назвал Мэриан нашим добрым ангелом, и так оно и есть: подобно ангелу, она знает все, что в нас есть хорошего, куда лучше нас самих.

Только через несколько мгновений я сумел выговорить:

— Спасибо.

Так что завтра, любовь моя, я напишу леди Истлейк и скажу, что на определенных условиях принимаю ее предложение. И если она согласится, ты сможешь узреть меня в новом качестве. Учитель рисования, детектив, муж, мальчик на побегушках, а теперь еще и биограф!

Уже поздно, и становится холодно. Я отправляюсь в постель, чтобы прижать к себе подушку, которая еще хранит запах твоей кожи и твоих волос.

Спокойной ночи.

Уолтер

1. Спасибо за приглашение, был очень рад наконец с Вами познакомиться.

2. Обдумав Ваше предложение написать «Жизнь Дж. М. У. Тернера», с удовольствием его принимаю.

3. Должен, однако, сказать: уважаю Ваши чувства к Тернеру, но не могу руководствоваться ни ими, ни желанием помешать Торнбери. Беру на себя только раскрытие правды (которая в биографии должна, думаю, соответствовать фактам). Без страха и предвзятости отправлюсь туда, куда приведет меня след. Таким образом, не могу обещать, что создам именно тот портрет, которого желаете Вы.

4. Прошу прощения за прямоту, но важно все обговорить сразу, чтобы избежать недоразумений в дальнейшем.

Дорогой мистер Хартрайт!

Благодарю Вас за Ваше утреннее письмо, которое положило конец моим тревогам.

Я очень рада, что Вы согласились на мое предложение, и помогу Вам, чем смогу. Конечно, я понимаю, что Вами должна руководить только правда. Я жду именно этого; если бы я хоть на минуту допускала, что предвзятость отвлечет Вас от истины, я бы не просила Вас взяться за дело, которое требует духовной устойчивости.

Надеюсь, что Вам не покажется, будто я слишком на Вас давлю, если я дам Вам некоторые рекомендации. Конечно, Вы сами выберете своих собеседников, но я советую для начала обратиться к мистеру Раскину, мистеру Джонсу и миссис Бут. Я дала их адреса Мэриан вместе с этим письмом, и сегодня вечером сама напишу мистеру Джонсу и миссис Бут о том, что вы можете к ним обратиться. Я знаю, что миссис Бут отказалась разговаривать с мистером Торнбери, поэтому мне пришло в голову, что поначалу Мэриан, как женщина, может добиться большего успеха в завоевании ее доверия. Что же касается мистера Раскина — боюсь, здесь мое письмо Вам ничем не поможет, так что Вам надо набраться храбрости и самому потревожить этого великого человека.

Искренне Ваша

Элизабет Истлейк

Дорогая моя!

Спасибо за письмо и рисунки Флорри и Уолтера — похоже, дети скоро превзойдут своего отца, если он будет почивать на собственных лаврах!

Вчера я написал Раскину и Джорджу Джонсу, но не получил ответа ни от одного из них. Поэтому, не желая терять времени, я отправился, как ты уже поняла по адресу на конверте, в новый читальный зал библиотеки Британского музея. (Кстати, это изумительное здание. На мой взгляд, оно принадлежит к совсем новому классу строений — большое, внушительное и полное тишины, подобно большому собору, оно построено как храм не Бога, а наших знаний о Его творении. Бывало ли прежде нечто подобное? Может быть, в древней Александрии; но то, что человечество знало о мире в те времена, теперь кажется нам незначительным. Теперь же в Лондоне Древо познания добра и зла впервые возведено из кирпичей и цемента, и кто знает, благословением это окажется или проклятием?)

Здесь я решил прочитать все, что только можно отыскать в книгах о Тернере, — и, судя по тому, что я нашел, работать мне предстоит недолго. Он родился в Лондоне в 1775 году, в День святого Георгия; он рисовал; он писал красками; он умер. В общем, если не считать немногих деталей вроде его путешествий по стране и по Европе, — это все, что известно о его обыденной жизни. Он никогда не женился, никогда не дрался на дуэли, никогда не пропагандировал революцию, никогда не признавался в любви принцессе — тысячи англичан прожили точно такие же жизни, интересные только семье и друзьям. В жизни Тернера выделяется лишь одно — его фанатичная преданность искусству. Она помогла создать прекрасные полотна, но мало что оставила для биографа. Я начинаю жалеть несчастного Торнбери, который, должно быть, перешел на клевету в отчаянной попытке сделать повкуснее жидкую водичку своей истории.