Питер Бенчли - Остров

– Ничего, Гуди. – Он обратился к Мейнарду. – У меня был сын. Его мать умерла при родах – это самое лучшее предзнаменование, потому что это значит, что вся ее сила, – а не только часть ее, – перешла в тело ребенка. Он был убит в схватке.

– Сколько лет ему было?

– Десять. Его готовили к...

– Десять? Он сражался в десять лет?

– Само собой. В тринадцать он стал бы мужчиной. Он сражался хорошо, но был неосторожен. Он слишком хотел угодить. Поэтому погиб.

Пинасы, один за другим, скользнули в бухту. Hay встал и размял ноги.

– Я размышлял кое о чем, – сказал он. – Мне нет необходимости спрашивать тебя; нет необходимости тебе об этом сообщать. Но я думаю, что это может тебя обрадовать, поэтому скажу.

“Временная отсрочка”, – подумал Мейнард и ответил:

– Пожалуйста, скажи.

– Когда ты выполнишь свою задачу с Гуди, и будешь отправлен по назначению, то, думаю, я усыновлю Тюэ-Барба. Мне кажется – в нем есть задатки вождя.

Мейнард стоял, пораженный.

Hay похлопал его по плечу.

– Я думал, тебе это должно понравиться, – сказал он и стал спускаться вниз, к бухте.

Мейнард внезапно проснулся от какого-то звука в темноте. Это был звук рога – глухой, монотонный и печальный – именно такой звук, как представлял себе Мейнард, сзывал на бой библейские воинства.

Бет была уже на ногах. Поспешно обернув цепь вокруг его шеи, она жестом указала ему на дверь.

– Что за...?

– Охота. Иди!

– Ночью?

– Иди, – она его лягнула. – Десятая часть этой добычи моя. Уж я-то не опоздаю.

Она поспешно двинулась вперед, и он шел за ней по пятам.

Ночь уже почти прошла; между кустами он различал отсветы зари. Он слышал кашель, чиханье, приглушенные ругательства и треск ломаемых веток, когда другие бежали по тропинкам.

Показалась поляна, и Бет перешла на шаг. Другие женщины остановились на краю поляны, но Бет – очевидно потому, что ей принадлежала часть добычи – было позволено выйти вперед, взяв с собой Мейнарда.

Hay стоял перед своей хижиной, перепоясанный двумя кобурами с пистолетами, за поясом у него были кинжал и абордажная сабля. Рядом с ним стоял Хиссонер, а перед ними – Мануэль и Юстин. В песок был воткнут светивший вверх фонарик, в глазах Юстина отражались страх и возбуждение.

В центре круга стоял огромный котел, и, увидев, что все в сборе, Хиссонер сделал шаг вперед и высыпал в котел порох из порохового рожка.

– Пейте, – сказал он, помешивая содержимое котла, – чтобы каждый из вас обладал силой десятерых, чтобы вы добились славы ради Сообщества и ради себя, и чтобы у вас не было страха. Аминь.

Каждый мужчина торжественно отведал из котла, опустив в него чашку или шляпу, или собственные руки. Мужчины кашляли, брызгались, смеялись, хлопали друг друга по спине и пили снова.

Hay пригласил к котлу обоих мальчиков. Мейнард понял, что Мануэль знал, чего нужно ожидать: он задержал дыхание, плеснул жидкость себе в рот. Он задохнулся, глаза его заслезились. К удивлению Мейнарда, он выпил и во второй раз, как будто бы знал, что ему потребуется вся храбрость, которую дает алкоголь.

Мейнард надеялся, что, перед тем как пить, Юстин взглянет на него; он хотел обменяться с ним улыбкой или подмигиваньем, – отчасти потому, что ему хотелось поддержать и ободрить мальчика, но главное, он хотел увериться в том, что связь между ними не ослабла.

Но Юстин не смотрел на него. Он погрузил ладони в котел, он постарался проглотить как можно больше, пока рвотный рефлекс не заставил его выплюнуть все в виде душа. Мужчины рассмеялись, но Юстин даже не покраснел. Он отпил еще, и на этот раз ему удалось удержать все внутри себя.

Присутствующие криками выразили одобрение. Hay хлопнул Юстина по спине, и тот гордо улыбнулся.

В животе у Мейнарда образовался комок, и уши его запылали.

– Гуди, – обратился Hay к Бет, – это будет тебе наследством от Роша. Да будет оно богатым.

– Я в любом случае богаче его, Л’Оллонуа! – Бет со смехом выпила. Ее плечи передернулись, и она закашлялась. – Боже, возлюби этого виноторговца! Серный пламень прожег мне кишки! – Смеясь, она выпила еще.

– Теперь ты, писака, – сказал Hay Мейнарду. – Не встречать же тебе сегодняшний день без огня в желудке!

Склонившись над котлом, Мейнард бросил взгляд на Юстина. Тот ему улыбался. Мейнард улыбнулся ему в ответ и подмигнул. Затем он заметил, что глаза Юстина были какими-то остекленевшими, улыбка застывшей, и смотрел он не на отца, а куда-то вдаль, отвлеченным взором.

Мейнард выпил. Он глотал медленно, тонкой струёй пропуская жидкость по пищеводу. Она обожгла ему горло, разлилась паутиной по груди и опустилась на дно его пустого желудка подобно струе раскаленной лавы. Во рту остался тягучий привкус рома, чистого спирта и серы.

Hay поднял руки, призывая к тишине. Несколько мужчин бросились к котлу за очередным глотком, затем вернулись на свои места.

– У нас есть сведения о тяжело нагруженном корабле, – сказал Hay, – идущем под парусами с юго-запада. Груз неизвестен, команды – чертова дюжина. Несомненно, есть оружие. Если кто-нибудь из вас хотел бы увильнуть, пусть так и скажет.

За громкими выкриками “нет” последовал смех и очередные пробежки к котлу.

– Делить будем как всегда, за исключением следующего:

Гуди Санден возьмет десятую часть, по своему выбору, до дележа. Любой, отделившийся от компании, подлежит немедленной смерти. – Hay положил руки на плечи обоих мальчиков. – Каждый из этих парней получит по половине доли, потому что именно они подманят добычу.

Мануэль ухмыльнулся. Юстин все так же улыбался с отсутствующим видом.

– Вы его не возьмете! – крикнул Мейнард, указывая на Юстина.

– Возьмем, писака, и тебя тоже! – Hay улыбался. – Он должен изучать свою науку хирургии, а ты должен ее описывать. Гуди, ты и писака поедете в пинасе Хиссонера. Парни будут со мной. А теперь, – он повысил голос, чтобы его слышали все, – давайте готовиться. Пусть нас немного, но сердца наши храбры, и чем нас меньше, тем крепче наш союз и тем больше доля каждого.

Последние слова Hay произнес с необычайным подъемом, и у Мейнарда появилась мысль, что все это было частью ритуала; когда Hay договорил, вперед выступил Хиссонер и продолжил:

– Склоните свои несчастные головы, – сказал он. – Господи, будь с нами в этот день, ибо идем мы на испытания, о которых не ведаем. Укрепи сердца наши и руки наши, ибо то, что мы делаем, мы делаем во имя Твое, во имя Иисуса Христа, Спасителя нашего. Аминь.

После этого благословения заговорил Hay:

– Воспламените свои сердца, ребята, разогрейтесь, как черти, ибо этот денек будет похож на наши прежние дни.

В каждом пинасе плыло по шесть мужчин. Мальчики, так же, как Мейнард и Бет, являлись дополнительным грузом. Они сидели посередине, у мачты, где их можно было видеть и с носа, и с кормы, где никакое небрежное движение, никакое внезапное смещение веса не могло повлиять на равновесие неустойчивого судна.