Яна Левская - За тёмными окнами

Мягкая зверушка – брелок – наконец-то попалась ищущим пальцам, и Фрэя, подрагивая на капризном весеннем ветру, задувавшем в спину со стороны канала, отперла дверь и скользнула в тёмную парадную. Щёлкнув выключателем, поморщилась от яркого света. В глаза бросились отпечатки ботинок – два тёмных и грязных, четыре посветлее – топ да топ через прихожую к мраморной лестнице – прямо по идеально вишнёвому ворсу ковровой дорожки. Дорожки, которую Фрэя недавно обновила за свой счёт.

– Чудно. Прелестно. Кто будет отмывать? – качнула головой, спрашивая пустоту.

Досадно было бы начинать знакомство с претензий, но… Молча вычистить свинство один раз, значит, подписаться на обязанность делать это и дальше, засунув язык в известное место. Придётся затеять разговор.

Очутившись уже в своей прихожей, Фрэя опустила на пол сумку с луком, сбросила рюкзак и вздохнула, расслабляясь. Так не хотелось противиться коварно и ласково прильнувшей к ноге лени… Хоть и понимаешь: этой только дай подлизаться, не заметишь, как окажешься на диване в застиранной пижаме, с лэптопом на пузе и нежеланием подняться даже для того, чтобы налить себе стакан воды. Отмахнувшись от слабо нывшего над ухом «надо набросать сочинение по этике», Фрэя стала разуваться, подумывая о чашечке какао, о любимом местечке на диване у окна, в объятиях мягких подушек, с видом на город. С лэптопом на пузе – да.

«Свинюшный некто со второго этажа подождёт до завтра», – решила она. – Всё равно уже одиннадцатый час. Поздновато для разборок».

Фрэя допивала вторую чашку какао, углубившись, насколько это было в человеческих силах, в «Основоположения лингвистической теории Гумбольдта», когда вдруг раздался стук в дверь. Следом, немного запоздало протилинькал звонок – видимо, его не сразу обнаружили.

Растерянно уставившись в темноту коридора, Фрэя спохватилась, отставила чашку и торопливо выпуталась из пледа. Как нарочно, вспомнилась детская считалочка: «Раз-два. Как дела? Три-четыре. Кто там у двери? Пять-шесть…» Ей показалось, за то время, что она добиралась до порога, можно было повторить её как минимум трижды.

Уже почти уверившись, что никого не застанет, она повернула ключ и потянула ручку.

Взгляд упёрся в чьи-то колени под домашними, основательно растянутыми штанами. Ноги в серых войлочных тапочках переступили на коврике, и левая закрыла сердечко из надписи «Hjerteligt Velkommen». [2]Фрэя, опомнившись, подняла глаза и дёрнулась от неожиданности.

На неё смотрел белый, как мел, как крахмал – как чёртов снег! – парень. Он был весь одного цвета: короткие волосы, ресницы, брови, лицо – белее муки. Только на губах проступало из глубины его тела немного краски. Та же бледно-розовая дымка растворилась в глазах, смотревших почти осуждающе и очень устало.

Фрэя сморгнула.

– Привет. В смысле, добрый вечер. Хотя уже ночь…

Услышав это сбивчивое нечто, которое исторг рот обалдевшей Кьёр, альбинос улыбнулся. Из выражения его лица исчезло всё, кроме той неловкой эмоции, когда знаешь, что явился не вовремя, но иначе не мог.

– Прошу прощения, что я так поздно, – начал он и, спохватившись, протянул руку: – Лиам. Лиам Хедегор. Ваш сосед сверху.

– Фрэя Кьёр, – она пожала сухую прохладную ладонь.

– Это прозвучит глупо, но я только что рассыпал всю соль на ковёр. А магазины уже закрыты… У вас не найдётся немного? – сосед с виноватым видом покрутил в руках стакан для виски.

Фрэя кивнула, прикидывая в уме, есть ли у неё самой соль. Последнее время она питалась вне дома – какао не в счёт. Так что в буфете уже, наверняка, вольготно обосновались пауки.

Взяв стакан, она пошлёпала на кухню, по привычке ожидая, что Лиам пойдёт следом, как это делала Инге, её друзья и общие знакомые из университета: студенты – народ простой. Но сосед остался за порогом.

Оглянувшись, она бросила:

– Почему не заходите?

Альбинос странно посмотрел на неё и повёл плечом.

– Вы не пригласили.

Фрэя, хмыкнув, глухо пробормотала: «Что с того?» – и скрылась на кухне. Пока просматривала полупустые шкафчики, поймала себя на неприятном чувстве. Ответ Лиама чем-то покоробил её.

В последнем отделении буфета нашлась коробёшка с солью, а рядом в пластиковой прозрачной банке – мука.

«Надо же».

Фрэя присмотрелась к странному желтоватому осадку на дне и поморщилась. Это были черви. Мелкие, мерзкие мучные червяки.

Да уж… Хозяйка из неё была, что из кочерги метла.

Отсыпав соли и прихватив муку, она вернулась к соседу и вручила ему стакан.

– Благодарю, – он послал Фрэе улыбку вежливости. – Ещё раз, простите.

– Всё в порядке.

– Тогда спокойной ночи.

Фрэя кивнула и стала обуваться.

– Гуляете перед сном?

Коротко глянув назад, она увидела, что альбинос стоит вполоборота. Видно, уже думал уходить, когда вдруг настигло любопытство.

– Надо вынести мусор, раз уж… – она не договорила.

– Ясно.

Кьёр выпрямилась, бросая взгляд на зеркало, где отражался дверной проём. Пустой… Холодная волна окатила спину, и Фрэя резко обернулась – сосед уже ушёл. Поэтому и в зеркале его видно не было.

«Поэтому, дурище! Только поэтому. С ума сошла?!»

Медленно выдохнув, она впервые серьёзно задумалась о том, что эманации вампирской романтики, которые щедро расточала вокруг Инге, всё же оказали некое небезобидное влияние на бывшую всегда устойчивой психику Фрэи.

Среда в этом семестре порадовала. Кто-то добрый и как пить дать счастливый, составляя расписание для филологов четвёртого курса, среду решил начать с третьей пары.

Не любительница рано вставать, Фрэя боготворила такие деньки, когда можно было понежится в постели. На этом, в общем-то, очарование среды заканчивалось. После лекций ждала работа. Дважды в неделю Фрэя занималась стрельбой, а остальные вечера вкалывала в боулинг-клубе: с шести до десяти стояла на кассе, выдавала жетоны и мокасины, а после закрытия ещё час натирала полы, столы и стойки вместе с двумя девчонками из персонала.

Раньше приходилось хуже.

Когда приехала в Копенгаген, сразу столкнулась с нехваткой денег. Найти работу не составило труда, но жиденькая выручка испарялась слишком быстро. Жизнь в столице стоила дорого. Вместо того чтобы подавать документы в университет, Фрэя устроилась на вторую, а потом и на третью работу. Днём убирала комнаты в отелях, вечером стояла на кассе в «Боулинг-Стрит», а по ночам разносила газеты. На сон времени почти не оставалось. Дни проходили, будто в горячке. На исходе четвёртого года, двадцатитрёхлетняя Фрэя Кьёр сказала себе: «Хватит». Бесконечно откладывать мечту об учёбе не получится. Надо либо браться за неё всерьёз, либо уже ставить крест.