Виталий Полищук - Под стук колес. Дорожные истории

Знаете, чем отличается наша холодная Сибирь от субтропического Азербайджана?

Если передать ощущения в размерах и оттенках, то наша Сибирь – огромная и блеклая, а Азербайджан – компактный и яркий.

Но тот, прежний Баку, остался, увы, в прошлом. Как, скорее всего, и окруженный акациями перрон с маленькой стройной японкой Милой…

Новый Баку поразил меня обилием постоянно сигналящих блестевших лаком огромных автомобилей. Их было столь много, что двигались они медленно, стараясь не задеть друг друга – и поэтому постоянно сигналили.

На улицах можно было встретить на каждом шагу женщин в национальных одеждах, причем к каким народам они принадлежат – я понять не мог. Одни были в белоснежных бурнусах, другие, наоборот – в черных.

На головах у одних были черной же ткани повязки, у других – какие-то сложные, вышитые бисером или золотой тесьмой белые тюрбаны.

В прежнем, советском, Баку я не помнил такого.

Вообще на улицах, не смотря на будний день, народу было множество.

Шум стоял – несусветный! И еще – пыль в воздухе.

Баку перестраивался. Повсеместно сносились пятиэтажные «хрущевки», на их местах возводились современные многоэтажные здания.

Поэтому к обычному шуму добавлялись глухие удары забиваемых в землю свай.

Нет, к русским отношение нормальное. Да, русского языка дети и молодежь не знают. Но на все мои вопросы, обращенные к людям среднего возраста, я получал вежливые ответы на русском, и, если необходимо – помощь. Хотя…

В прежнем Баку одной из достопримечательностей был огромный. сверкающий никелевым блеском памятник С. М. Кирову, который стоял на горе с фуникулером, южнее города.

Памятник был виден отовсюду, и на восходе и закате сверкал, как я уже упоминал, белым ярким светом.

Теперь его не было. Очевидно, снесли.

В новом Азербайджане этот памятник, наверное, воспринимался как символ засилья русских.

Не знаю, почему, но это расстроило меня. И я передумал заселяться в гостиницу, как планировал ранее.

Я долго стоял на привокзальной площади, наблюдая новый Баку.

Потом вернулся внутрь вокзала, посмотрел расписание движения поездов, электропоездов и купил себе обратный билет от Яламы на поезд до Махачкалы. Отправлением через несколько дней.

Я собирался назад домой лететь из Махачкалы самолетом.

Потом я приступил к расспросам. Меня интересовал поселок имени Крупской, именно там мы жили, а я ходил три года в школу.

Чтобы было понятно, вспомните поселок Южный на горе, в Барнауле. Вот примерно таким пригородом по отношению к Баку был поселок Крупской. Он стоял на каменистом откосе, возвышаясь над городом. А слева, невдалеке, было видно море.

Итак, после расспросов я вскоре уже выходил из машины в пос. Крупской.

Но не было уже поселка – одноэтажные дома сменили многоэтажные, целые улицы коттеджей. Школа, правда, сохранилась, но что из того? Я не помнил даже, где находится мой класс, в котором когда-то я проучился три года.

А искать кого-то из учителей вообще было бесполезно. Более сорока лет прошло.

Так что не было ни знакомого дома, ни магазинчика, в который меня посылали родители за продуктами, ни улиц, по которым я ходил. Родной город остался, прежних родных мест не было…

Я поел в кафе, вернулся в город к вокзалу автобусом, и, дождавшись электрички на Яламу, купил билет и вскоре ехал по знакомым – да нет, как оказалось, вовсе не знакомым мне местам!

Дело в том, что выезжая из Баку, железная дорога идет по песчаный нефтяным полям, а потом раньше начинались лиановые леса.

И тянулись они до реки Самур, то есть – до границы с Дагестаном.

Но лесов не было. Кое-где остались небольшие островки деревьев, лесные заросли сменили теперь какие-то кустарники, а чаще – вообще голая каменистая почва.

Признаться, я так расстроился, что в Яламе даже не пошел в этот день искать дом моих дедов. Спросил, где гостиница, заселился и, поужинав в шашлычной рядом, вскоре лег спать.

И перед тем, как заснуть, вспомнились мне слова из песни (не помню, чьей):

Воистину, так!

Спал я плохо – ворочался почти до утра, но под утро крепко уснул.

Встал я поздно, поэтому голова у меня болела, вообще я чувствовал себя не только разочарованным, но и разбитым.

Поэтому не огорчился, когда увидел, что ни дома моих дедов, ни их сада уже нет. На этом месте стоял совсем другой дом!

Эта часть Яламы, когда-то представлявшая собой сугубо деревенский анклав: окруженные чапаром участки, дома из глиняных саманных кирпичей с камышовыми крышами, ныне преобразилась.

Теперь вместо чапаров были высокие бетонные либо силикатного кирпича ограждения с металлическими воротами.

Что такое – чапары? Это ограждения садовых участков и просто частных домов, которые раньше выполняли функции наших заборов.

На Кавказе в предгорьях на склонах холмов растет колючий кустарник. Куст имеет форму шара.

Эти кусты вырубают и затем укладывают вокруг дома, или сада сплошной полосой, впритык друг к другу.

Получается непреодолимое препятствие примерно метровой высоты.

Причем сухие кусты не гниют десятилетиями.

Так вот, чапаров нигде не было. А были выложенные из кирпича или из бетонных плит высокие ограждения.

А за ними виднелись кирпичные же дома, крытые железом либо черепицей.

А сама улица была залита асфальтом.

Так что ни дедовского саманного домика, ни беседки, увитой виноградником, ни тутового дерева – ничего этого во дворе не было.

Постояв возле места, где я когда-то рос, я медленно побрел прочь.

Я вышел за город. Здесь тоже не было привычного когда-то глазу лесного ландшафта – зеленели поля, разделенные колючкой на участки.

Ничего привычного! Ничего из того, что снилось по ночам!

Я набрал в полиэтиленовый мешочек земли у родника, текущего из-под валуна. Родник тек тогда, сорок лет назад, тек и теперь. Вот возле него я и взял несколько горстей земли – согласитесь, земля с родины – наверное, должна быть той почвой, по которой когда-то ступала твоя нога…

В целом, Ялама, конечно, изменилась, и наверное – к лучшему. Современные постройки, везде – асфальтированные улицы. Если говорить коротко – я помнил Яламу патриархальной, а теперь она была современной, урбанизированной на каждом углу.

Поиски моих друзей тоже ничего не дали – на месте их прежних домов жили в новых современной архитектуры домах их родственники, а мои друзья разъехались, кто куда.

Оставался Рыбсовхоз. Что-то гнало меня туда, хотя, направляясь к остановке мотовоза, я внутренне был готов к тому, что увижу.