Аркадий Макаров - Быстрые деньги

Гул двигателей мощного воздушного корабля здесь, в салоне, защищённом панцирем из дюраля и синтетической ваты, действует убаюкивающе, словно мерное жужжанье бабушкина веретена.

Бабушкино веретено…

Я захватил этот по-настоящему русский аппарат в действии, тогда, когда Россия ещё слыла великой державой, растерев подошвой кирзового сапога, как соплю, выродка Гитлера, бешеного пса тогдашней Европы.

Бабка Фёкла, потеряв на войне сына, жила у нас, обвязывая шерстяными носками половину села, помогая и нашей многочисленной семье небольшим, но заработком.

Мне часто приходилось сладко засыпать под эти густые метельные звуки…

Вот, оказывается, куда уводит человека вольное, ничем не сдерживаемое мышление вдали от родины! Это как ампутированная конечность у человека: её нет, а она болит…

Плавный толчок упругой волной стряхнул с меня оцепенение полёта, и я, движимый людским потоком, оказался на священной богоизбранной земле в потоках света и непривычного говора.

Всё остальное не имеет значения! Есть только эта ночь, непривычные глазу деревья с огромными перистыми листьями, и сухой, жаркий даже ночью, ветер.

Израиль. Иерусалим. Дорога Господа на Голгофу. Сказочная по своему содержанию Библия оказывается так близко от нас…

Остался за спиной шумный аэропорт имени первого президента Бен Гуриона. Самая большая достопримечательность аэропорта – из круглой отверзшейся крыши непрерывным потоком льётся вода, управляемая компьютером. Водолив. Водопад. Сливной колодец. Метафора всемирного потопа.

Интересное дело! Вместе с водой сверху низвергаются мировые знаки и бренды, говорящие о рукотворном сооружении, приносящем живительную прохладу и какую-то успокоенность. Мол, нам подвластны любые стихии. Вечная борьба с Богом. Тщета и суета человека.

От аэропорта до Иерусалима, по нашим российским меркам, рукой подать. Ночь. Отель. Слегка влажноватое белье опрокидывает меня в сон.

Но я опять отвлёкся…

В Израиле, кажется, две столицы: Иерусалим и Тель-Авив.

За спиной остались библейские святыни, описывать которые не берётся моя недостойная рука. Аз грешен для оного действа.

Быстро, как в калейдоскопе, сменялись картины и сокровенные знаки христианских святынь.

Но обилие впечатлений не мешает мне любоваться шикарным закатом, распахнувшим свои огненные недра над тёплым Средиземным морем, вынянчившим не одну цивилизацию.

Я в Тель-Авиве, на пляже.

Завтра, как говорит сидящий со мной немец, с которым мы только что выпили замечательное пиво – «Nach Haus!»

Мне – домой в Россию, вечно создающую себе трудности, чтобы потом героически с ними бороться, немцу – к себе, в житейский ordnung.

Вяло махнув рукой: «Good-bye!” – вероятно, приняв меня по внешнему виду за латиноамериканца, немец отправился в свой номер, а я остался один на остывающем песке, пересыпая его с руки на руку, как символ разрушающего всё и вся времени. Как говорил один очень уж русский поэт: «Я знаю, время даже камень крошит…»

Пляж постепенно замолкал, только кое-где в огненной лаве моря можно было увидеть головы-поплавки редких ныряльщиков за пустотой. Берег отлогий, песчаный, и вряд ли на дне можно что-нибудь достать, кроме рваных водорослей.

Я здесь перед распахнутым небесным чревом, как у Господа в горсти: песчинка малая, а сколько тщеты!

По берегу, там, где море смыкается с землёй, я увидел человека со странным предметом в руке, похожим на палку с набалдашником, которой он, как слепец, водит из стороны в сторону.

Человек иногда низко наклонялся, что-то поднимал с земли, и снова, размахивая палкой, шёл в мою сторону.

Я уже собрался идти вслед за немцем в номер, но любопытство остановило. Что это, в самом деле, делает этот человек с миноискателем? А это точно миноискатель, настоящий, армейский. Большие на пористой резине наушники. Всё прислушивается к чему-то. Может, террористы пляж заминировали, а этот сапёр проверяет песок на безопасность? Ведь завтра здесь будет уйма народу и сколько крови прольётся!

Точно, человек держал в руках миноискатель, но одет он что-то не по военному: короткие обрезанные под шорты старые джинсы и чёрная обвислая майка. Настоящий русский бомж: помятое малиновое лицо в жёсткой недельной выгоревшей на солнце щетине, толстые губы, обмётанные запёкшейся сукровицей, и чёрная бархатная кипа на макушке. Господи, неужели и евреи могут сорваться с резьбы!

«Сапёр» подошёл так близко, что пришлось убирать ноги, иначе индукционный контур прошёлся бы по моим пяткам.

Я вскочил, громко послав «сапёра» нормальным русским языком в надежде, что тот перевести мои инсинуации не сумеет.

К моему удивлению, резко откинув штангу миноискателя, человек с жадностью впился в меня глазами.

– Дай! – только и сказал он, протянув потрескавшуюся на средиземноморском солнце ладонь.

Я сунулся в карман за мелочью, которая должна у меня остаться на всякий случай. Далеко шагнула нормальная русская речь!

– Не мучайся! Дай лапу, земеля! – бомж назвал меня полным именем.

Теперь я, уже обескураженный, стал пристально вглядываться в незнакомца, машинально протянув ладонь. Вроде встречал где-то…

– Ш-ш… – Шмырь, – хотело сорваться с языка, но я с трудом выговорил: – Николай Константинович? Как же так?..

Николай Константинович Шмырёв, каким я его когда-то знал, теперь им не был, передо мной стоял просто Шмырь, потерявшийся в чужедальних землях, обычный русский бомж.

– Как же так, Николай Константинович?

– Что – как? – не поняв, на что намекаю, переспросил.

– Да вот это! – показал я глазами на миноискатель.

– А! Это выручалка! Орудие коммунистического труда. Кто не работает, тот не ест. Мне его один местный еврей, когда помирать собрался, продал, Говорил, чтобы удача ходила рядом, надо инструмент выкупить, ну, я ему разжал уже начавшую костенеть ладонь и высыпал «щебёнку». А он шекеля просил. Поэтому удача за мной не пошла. У меня, как на грех, мелочь одна была. Махалай её щебёнкой называл. Он был человек правильный, хасид по-ихнему. Пейсы, как у целки косички. Советский майор. Подрывник. Арабский линкор на дно пустил вместе с экипажем, как чемодан с булыжниками. После этого в хасиды подался, умом маленько тронулся. А миноискатель у себя дома всегда держал, как собаку сторожевую. Боялся, что и его к своему аллаху арабы пошлют, как голубка какого…

– Я не про то! Как ты здесь оказался? И в таком виде?

– А что? Вид нормальный. Тут внимание на это не обращают. Тут – не Россия!

– Да, это точно – не Россия…

– Ты как? – спросил он в свою очередь, сплюнув в песок густую слюну. Было видно, что ему теперь в самый раз холодненького пивка глотнуть.

– Что, как? – в свою очередь переспросил я, сделав вид, что намёка не понял.