Анна Белкина - G.O.G.R.

Зайцева нужно срочно спасать — пока ещё можно заставить его выпить антидот. Зайцев метался по клетке, словно рассерженный павиан, рычал, тряс решётку. Прутья решётки по толщине приближались к руке среднего человека, но Зайцев уже начинал расшатывать их. Если он и дальше будет трясти решётку с такой же силой — в один прекрасный день последняя просто не выдержит и сломается.

— Зайцев! — позвал Зайцева Генрих Артерран и взял с ненового журнального столика, что пристроился около клетки, обычный гранёный стакан, наполненный бесцветной жидкостью.

Зайцев прекратил метаться по клетке, уставился на Генриха Артеррана невменяемым звериным взглядом и издал нечленораздельный звук, похожий то ли на «Рррр», то ли на «Уууу».

— Пей, — настоял Генрих Артерран и протянул Зайцеву стакан.

Зайцев, вроде бы, сделал на лице осмысленное выражение, подошёл к решётке на двух ногах, а не на четырёх и взял стакан в правую руку, как самый обычный человек.

— Пей, — повторил Генрих Артерран, не спуская глаз с Зайцева.

Зайцев огромными глотками выхлебал всю жидкость, а потом — в нём снова пробудилось звериное начало: бывший участковый отшвырнул стакан в сторону, расшибив его вдребезги, и с глухим рычанием забился в угол клетки.

— Молодец, — похвалил его Генрих Артерран и вышел из уцелевшей лаборатории неизвестно, куда.

После этого сеанса гипноза, который сотворили с ним Ежонков и Вавёркин, Пётр Иванович чувствовал себя разбитым вдребезги. Навалилась такая усталость, которая, обычно, наваливается на спортсменов после финального рывка, или на рыночных торговцев после внеплановой проверки санстанцией. Недобежкин, Ежонков и Вавёркин ещё оставались в отделении — у них было много работы по раскрутке «попорченных кадров». «Попорченные кадры» — это общее название выработалось у Недобежкина для обозначения больных «звериной порчей». Они как раз пытались найти подход к заблокированным мозгам Смирнянского, а Пётр Иванович выпросился домой.

Часы показывали всего семь часов вечера, и солнце даже ещё и не думало о закате, но Серёгин решил для себя так: он приходит домой, кормит Барсика и ложится спать. Всё, его мозги устали до предела, пора бы и отдохнуть.

Кот Барсик снова сидел на кухне на обеденном столе. Сколько Серёгин ни гонял его веником — Барсику было глубочайше начихать на тот веник. Барсик давно уже застолбил обеденный стол, сделал его местом отдыха для своей полосатой персоны и даже не подумал спрыгнуть, когда Пётр Иванович ввалился в кухню, не заметив, что ввалился в ботинках.

— Ух! — беззлобно буркнул Пётр Иванович на кота и полез в холодильник, где хранилась кошачья еда.

Когда Барсик уткнулся носом в миску и принялся жадно выедать «Вискас», Пётр Иванович, наконец, обнаружил у себя на ногах ботинки. Когда же Серёгин избавился от них и оставил в прихожей — он сразу же потащился в комнату и прилёг на диване, подумав о том, что отдохнёт немного и будет готовиться ко сну. Когда и как он заснул — Пётр Иванович даже не заметил. Можно сказать, что он даже не понял, что заснул — так же, как и во время сеанса гипноза. Серёгин во сне видел себя, лежащим на всё том же диване, с пультом от телевизора в руке. Пётр Иванович нажал на красную кнопку, телевизор включился и начал показывать какой-то фильм про «лихие девяностые». По экрану проскальзывали некие бритоголовые «братки» в малиновых пиджаках, с золотыми цепями и с обрезами. Один из них, толстый такой, приковал к батарее свою секретаршу и цедил ей сквозь редкие прокуренные зубы:

— МммммыыыыымммммрррррраааааааааА…

Кот Барсик выскочил с балкона и пристроился напротив телевизора, наблюдая за тем, как бравые менты повязывают всех братков и освобождают из плена батареи и наручников бедняжку-секретаршу. Барсик пару раз мурлыкнул, а потом — стремглав помчался в прихожую. За дверью послышалась некая возня — уши Серёгина улавливали её даже сквозь стрёкот ненастоящих телевизионных выстрелов. А потом — разразился трелью дверной звонок. «Кто это ещё?» — удивился Серёгин, который в этот вечер никаких гостей не ожидал. Звонок повторился — какой, однако, настойчивый попался гость! Делать было нечего — Пётр Иванович нехотя отковырнулся от дивана и, шаркая, направился в прихожую, узнать, кто же к нему такой пожаловал.

Барсик крутился у двери, а трель звонка возвещала о том, что гость не собирался никуда уходить, а настойчиво требовал от Серёгина аудиенции. Пётр Иванович захотел увидеть визитёра в дверной глазок. Но не увидел — в дверном глазке Серёгина поджидала тьма. Пётр Иванович удивился: почему так темно? Ведь лампочку только вчера меняли…

Звонок не умолкал, и Серёгину пришлось открыть дверь. В подъезде было пусто и темно. Так же темно, как в подземелье, как в мешке, как в желудке крокодила… И глухо, как в танке. Да, в подъезде висела подозрительно нездоровая тишина. Такого никогда не было, ведь в доме много квартир, в каждой живут люди…

ДЗЗЗЗЫНННЬ! — рявкнул звонок, и Пётр Иванович даже испугался: как же так? Никого нет, а звонок звонит…

А кот Барсик был совершенно спокоен: тёрся о ноги Серёгина, и, кажется, снова требовал кормёжки…

И тут из непроглядной темноты подъезда выдвинулся человек. Серёгин даже отпрянул назад, когда увидел его, согбенного, измученного и какого-то всего униженного. На плечах странного гостя болталась милицейская форма. Он комкал в руках свою фуражку, а Пётр Иванович невольно подумал о том, как бы этот тип не начал откусывать от фуражки куски, как полковник Девятко. Гость поднял на Серёгина своё лицо, и Серёгин его узнал. Нет, его навестил не какой-нибудь абстрактный безликий призрак — в образе призрака явился бывший следователь прокуратуры Зайцев.

— Зайцев?? — изумился Пётр Иванович и сделал несколько шагов Зайцеву навстречу.

— Я не могу гипнотизировать, — выдавил Зайцев, едва ли не плача. — Это не я, не обвиняйте меня… Это — верхнелягушинский чёрт!

Пётр Иванович изумился ещё больше — даже отвалил челюсть. Откуда без вести пропавший Зайцев появился у него в подъезде?? Неужели эти бандиты из «чёртовой банды» его выкинули? А почему он тогда не блеет?

— Постойте, Зайцев… — пробормотал Серёгин, не зная, что бы ещё ему сказать. — Какой ещё чёрт?

— Помните, я про него вам рассказывал? — лепетал в свою очередь Зайцев, затаптывая коврик в прихожей Серёгина. — Верхнелягушинский чёрт… он похож на тень… На тень, которую никто не отбрасывает. Он гипнотизирует — и вас, и меня, и всех…

Последние слова Зайцев простонал голосом подстреленной перепёлки, а потом — весь обмяк и кулём осел на пол.

— Зайцев? — Пётр Иванович обеспокоился его здоровьем и схватил Зайцева за руку, желая проверить, остался ли у него ещё пульс.