Григорий Симанович - Продажные твари

Нуриев вызывал, руку жал, глазом подмигивал, завтра вечерком, шептал, зайди, мол, доля причитается. Дымков еще раз сказал как отрезал: никогда, ни за что. Закон – и все тут, а мне ничего не надо.

Против системы не попрешь, обламывает всех, и все в конце концов берут. Но можно так, а можно и хитрее. И нужно хитрее: Нуриев в депутаты ушел, крупно взял, да не у того. И сел. Вот так…

Осторожность, еще раз осторожность…

Этот принцип поведения неколебимо соблюдал Дымков с тех еще, первых дел, с которых стал получать мзду от благодарных истцов или ответчиков. Да только не от них, конечно – Боже, спаси! И не от родственников их или знакомых. Вообще, неведомо было Олегу Олеговичу, от кого персонально, то есть кто «заносил». Вот уж добрых двенадцать лет, как возложил он эту деликатнейшую миссию на одного и только одного человека – Миклуху. Так прозвал Дымков верного своего «оруженосца», посредника и инкассатора Миклачева Анатолия Зотовича, Толяна Миклачева, которому париться бы и поныне в далеком Усть-Забуранском лагере, когда б не вердикт Олега Олеговича: «…два года условно, освободить в зале суда».

Был у Дымкова еще один верный и очень влиятельный человечек, обязанный ему жизнью. Звали его Гриня те, с кем дела делал и корешился. Это было имя и, в то же время, кличка, прозвище. Поскольку фамилия его подлинная была Гришаев. А может, и не подлинная. Наверняка про это знал только он сам и еще Дымков Олег Олегович, в 1970 году молодой, совсем еще молодой опер, комсомолец, заочник юрфака СГУ. Аккурат в канун своего двадцатилетия этот стажер Козловского РУВД во время вечернего дежурства погнался за подозрительным парнем, догнал, прижал к стенке ржавого гаража, наставив на него лишь на днях выданное табельное оружие. Не опуская ствола, приказал повернуться спиной, ноги врозь, руки на стенку. Обыскал, как учили. Нащупал во внутреннем кармане нечто. Достал. Темновато было. Скорее догадался, чем увидел: камень в оправе.

Даже для Олега, ничего в этих камнях не понимавшего, ясно стало сразу: очень большой, видимо – дорогой.

Он и представить себе не мог насколько.

И тут: «Слышь, брат, верни камушек и отпусти, я тебе по-человечески прошу. Считай, золотую рыбку отпустишь, как в сказке. Я для тебя все сделаю, что ни попросишь. Всю жизнь можешь на меня рассчитывать. Только отдай и отпусти. Не отпустишь – меня завтра же убьют. А тебя послезавтра. Они все могут, везде достанут. Центровые люди, очень страшные. Поверь… Гриней меня кличут. Прошу, брат!..»

Парень умолял. Олегу показалось, что на глазах у Грини выступили слезы. Разглядеть не мог, но показалось. Внутренний голос, который уже тогда частенько заговаривал с Олегом, подсказал: «Отпусти, не пожалеешь!»

Он жалел, но не долго: через пару лет забыл. А еще через десять Гриня дал о себе знать. Память у него оказалась крепкой, и законы сообщества, по которым жил, соблюдал он неукоснительно. В 1982-м нашел Олега в Козловске, куда вернулся после мест не столь отдаленных и адаптации в Славянске в качестве смотрящего от московских воров. Олег Олегович служил все в том же РУВД, но уже в чинах, капитаном, к майору подкрадывался.

С тех пор они были друг у друга. Точнее, Гриня – у Олега Олеговича. Милиционер, а потом судья, за тремя незначительными исключениями, ничего для Грини не сделал, да тот – робко! – всего три раза и просил. Зато свято держал то давнее слово. Поскольку было это слово вора прежней, доперестроечной закваски. Дымков сперва удивлялся, а потом привык: среди «них» встречаются и благородные хозяева своих обещаний.

Дымков не злоупотреблял – ни-ни! Но несколько деликатных просьб, поступивших от судьи за все эти долгие 28 лет, были выполнены быстро и неукоснительно. Благо Гриня укоренился в Славянске прочно и давно уже стал солидным предпринимателем Гришаевым Игорем Тимофеевичем, – с отмытым в документах прошлым и с мало кому ведомым настоящим, в котором – тайное могущество.

Вот почему встречи их были крайне редки, крайне законспирированны – Гриня понимал… Но знакомство помогало Дымкову собирать, если надо, кое-какую информацию. Через него Олег Олегович получил некие снимочки, о которых ниже.

И еще был один очень нужный человек. В Москве. Близкий друг. Но это совсем уж особая история…

Миклуха заканчивал тогда вечернее отделение юрфака. Славянского университета, работал помощником юрисконсульта на небольшой Козловской сырьевой базе, пил и трахал все, что шевелится и дышит, будучи прикрытым бабками и покровительством отчима, в чине майора милиции базу это крышевавшего.

Однажды к вечеру туман застлал кривые и раздолбанные улочки Козловска, а похмельная пелена вдобавок затуманила ясны очи Миклухи. Старушку отбросило бампером джипа метров на десять, и дух она испустила еще до того, как студент-лихач Миклуха сподобился остановиться и на подкашивающихся ногах дошкандыбать до места преступления.

Нерегулируемый пешеходный переход. Скорость – мама не горюй! Одна фара мертвая, один подфарник тоже. От мальчика разит. Бабка наповал. Приехавший во главе экипажа капитан тогда еще ГАИ, Миклуху и батю его знавший, на ухо шепнул: «Будем, конечно, рисовать, что трезвый, но семерик тебе светит, так что пусть батя бабло готовит».

Зот пасынку врезал, но средства выделил. Мать рыдала. Судье Дымкову, у которого дело, предлагать было бессмысленно: репутация… Занесли от Зота в область через человечка человеку для человечка. Последний занес, что осталось, в областную прокуратуру. Оттуда вышли на Дымкова и были посланы.

Да, репутация неподкупного, объективного и совестливого судьи являлась тем единственным (до поры до времени!) капиталом, которым располагал Олег Олегович. За то страдал, за то и терпел, готовясь впоследствии вложить этот капитал как можно более выгодно.

В суд Миклуха явился под подпиской о невыезде и без иллюзий. Папа-майор готовил сумму для кассации в область и на заседание не пошел вовсе, стыдясь. Мать, лицом чахоточно бледная, сидела не шелохнувшись.

Истцом выступала Кутепова Дарья, дочь убиенной старушки, вооруженная адвокатом – назначенцем. На платного денег не было: мощно пила, а малолетку внучку содержала на свою пенсию ныне покойная. Адвокат явно обещал Кутеповой материальную компенсацию, которой хватит на цистерну спирта и вагон закуски: «только веди себя правильно». Она и вела…

Она давила трагедию попранной дочерней любви и голосила, предрекая кошмар пожизненных душевных терзаний. Актерствовала в выражениях, понятных народу и доступных самой пострадавшей. Типа: «Как же я теперь без мамочки моей, без любимой, как доченька без бабушки будет, как жить-то с болью такой, люди добрые?!»

Адвокат Миклухи ловко осадил истицу Кутепову, приведя свидетелей ее каждодневных пьянок и как следствие диких скандалов с горячо любимой мамашей.