Андрей Лыков - Утилизатор. фантастические рассказы

Несколько дней спустя он встретил старого Хаима. Тот сидел на камне возле своей ветхой хибары, наполовину засыпанной песком, вязал чётки. Едва Аскольд приблизился, старик вскочил.

– Ты чего, Хаим, – удивился Аскольд. – Это же я. Не узнал?

– Узнал, господин, – смиренно ответил тот и склонил голову. – Поздравляю с назначением.

– Спасибо. Но ты чего? Или ты думаешь, это, – он коснулся пальцем железного обруча на голове, – сделало меня другим?

Старик изобразил неопределённый жест:

– Всякое могло случиться. Люди меняются…

– Но не я. Мне следует поблагодарить тебя. Если бы не твои советы, я бы давно отправился на корм стервятникам.

Хаим отмахнулся, но Аскольд продолжал:

– А что если это твой бог? Как думаешь, могло такое случиться, что он решил помочь мне?

Старик смахнул прилетевшую в глаз песчинку, помял нос.

– Нам неведомы помыслы Господни. Но ты всегда был хорошим мальчиком.

Аскольд проглотил подступивший к горлу ком.

– Хаим, могу я что-нибудь сделать для тебя?

Тот покачал головой.

– Ты можешь сделать для себя! – неожиданно сказал он.

Аскольд поднял брови.

– Когда станешь свободным, найди землю обетованную, – продолжил старик. – И просто пройдись по ней.

– Что это мне даст?

– Не знаю. Я там никогда не был.

Спустя совсем небольшое время старый Хаим умер. Не удержал полное руды сито и упал в воду. Он захлебнулся, хотя вода на дне карьера едва доходила да колена.

– Я всё продумала, – говорила Ясина, когда они встретились под покровом ночи. Стрекотали насекомые, в чёрной вышине подрагивали звёзды.

– Мы уйдём на верблюдах. Переоденемся торговцами, и двинемся на север.

Аскольд улыбался. Она не могла видеть его улыбки, но сейчас это было неважно. Наверное, это он должен составлять план побега, просчитывать варианты. Но Ясина справлялась куда лучше, тогда как Аскольд просто слушал, впитывая её голос, как сладкий нектар.

– Ты умеешь ездить на верблюде?

Он попытался сосредоточиться.

– Что? Нет. В последний раз на верблюде я катался в пятилетнем возрасте. Когда степняки сдали меня торговцам. Я был привязан к заднему седлу, как мешок с пшеном.

– Понятно. Это плохо. – Ясина вздохнула. – Меня вообще везли в телеге. Дома я не раз каталась на лошадях, но верблюды… они такие огромные.

– Может, лучше пешком?

– С ума сошёл? А кто еду и воду нести будет? Да и видел ли ты, чтоб кто-то бродил по пустыне пешим? Нас же схватят на следующий же день.

Это было правдой. Аскольд ни разу не слышал про людей, пересекающих это песчаное море на своих двоих. Именно поэтому в Макази нет скота – таким образом рабы лишаются даже призрачного шанса убраться подальше от карьера, воронка которого так похожа на гигантскую пасть подземного монстра.

Но на самом деле неумение ездить на верблюде волновало Аскольда не слишком сильно. Он был уверен, как-нибудь да управится, тут главное начать. Гораздо больше тревожила та часть плана, обсуждения которой они старались избегать. Убийство Вакати. Ясина предложила было просто связать правителя, но это никуда не годилось. Если бы даже им чудом удалось скрыться от преследования, дальнейшая жизнь в посёлке ничем бы не изменилась. Или стала ещё невыносимее. Но Аскольд поклялся себе, что дарует свободу всем жителям Макази. Для этого нужна смерть Вакати. И тогда люди смогут решить, как им поступить дальше: вернуться в родные края или остаться, но жить свободно. Аскольд подозревал, что актуальными станут оба варианта, ведь не всем есть куда возвращаться, многие родились здесь и не знают другой родины, кроме карьера.

– О чём задумался? – спросила Яснина и положила голову Аскольду на плечо. Ночь перевалила за середину, земля остыла, и стало холодно. Даже ночные насекомые поутихли. На пустыню пуховым одеялом опустилась тишина.

– Что если я не справлюсь с Вакати? – задумчиво произнёс Аскольд.

– Ты боишься?

Он покачал головой:

– Нет. Умереть – нет. Я боюсь за тебя. И за людей. Если наш план провалится, будет плохо всем.

– Хуже, чем сейчас? – в её голосе послышалась злость, – Ты считаешь это жизнью? Вечное рабство. Пресмыкание…

– Подумай вот о чём. Ты здесь живёшь всего-ничего. Родилась и выросла свободной. Но многие из них, – он указал в темноту, но девушка вряд ли увидела его жест, – родились рабами. Конечно, им не нравится такое положение вещей. Но готовы ли они рискнуть жизнью ради того, чего никогда не видели?

Ясина промолчала.

6

Сердце ухало с такой силой, что содрогалось всё тело. Аскольд надеялся, что бесконечно это продолжаться не может и в назначенный день всё пройдёт само собой. Но нет, последний день догорал апельсиновым закатом (с востока наползала ночь, та самая, которую Аскольд с Ясиной задумали как последнюю для Вакати), а сердце продолжало колотиться попавшей в ловушку пичугой. Аскольд начал сомневаться в успехе замысла. Что если Вакати проснётся? Ясина обещала, что правитель будет спать, как сурок, но повернуться может по всякому, верно? И дрогнувшая рука может не удержать ятаган. И тогда правитель разделается с заговорщиками – девушке просто свернёт шею, Аскольда же изрубит одним из топоров, целая коллекция которых, со слов Ясины, висит на стене шатра. Аскольд затряс головой, стараясь отогнать мрачные мысли, от которых до паники – один мелкий шажок.

Солнце улеглось на горизонт и через минуту растаяло, как кусок масла на сковородке, оставив после себя лиловое свечение, с каждым мгновением угасающее. Макази ещё шумел, но то был шум подготовки ко сну. Уставшие рабы, весь день гнувшие спины в карьере, не тратили время даром, потому что сон – единственное доступное удовольствие. Аскольд с грустной улыбкой подумал о том, что, возможно, уже завтра жизнь этих людей изменится, и они смогут жертвовать сном в пользу других развлечений. Ощущение важности момента, когда на кону благополучие всего Макази, захватывало дух. Но возможность провала действовала на разум намного сильнее.

Много раз Аскольд видел, как наказывают рабов. Большинство из них побои сносило стойко, неплохо держались даже женщины. А вот приговорённые к смерти менялись до неузнаваемости – только что терпевший избиение едва ли не с улыбкой, начинал плакать, умолять о пощаде. И тут же в памяти всплывал случай из далёкого детства, задолго до налёта степняков, уничтоживших деревню. Один из мужчин, дальний родственник Аскольда, был уличён в блуде. Гулящую женщину выпороли на глазах у всей деревни, а для любовника её муж потребовал смерти. Вожди посовещались и решили: так тому и быть, ведь этот негодяй был не раз замечен и в других поступках, насылающих гнев богов. Несчастного привязали к двум коровам (так унизительнее, потому что лошади – животные благородные), щёлкнул кнут. Юный Аскольд стоял совсем рядом, хотя мать пыталась закрыть его подолом длинной юбки, и видел казнь в деталях. Тот, кому через мгновения предстояло отправиться к праотцам, только плюнул в сторону рогоносца и весело заржал. Возможно, именно это смех так подействовал на Аскольда, что память пронесла этот эпизод из детства через годы невероятных трудностей, выпавших на его долю. Приговорённый продолжал закатываться со смеху, даже когда на груди лопнула кожа, а кости захрустели, как река во время ледохода.