Наталия Небылицкая - Рассказы, повести, сценарии и другое

Ксюша перехватывает Сергея, вцепившись ему в рубаху. А Любаша кричит на одной ноте:

– Это не я, не я, не я!

Рахиль сидит, не шелохнувшись. Руки опущены между колен, шляпа закрывает лицо.

– Я заплачу, много, сколько скажешь! Только уничтожь это! – Сергей несколько взял себя в руки.

– Нет, – за Рахиль отвечает Ксюша.

– Тысячу евро? Две? Пятьдесят тысяч? Сто?

– Нет.

– Но почему?

– Хотите знать? – Рахиль поднимает голову, смотрит прямо, жесткие складки возле губ, глаза потемнели до черноты.

– Ведьма! Проклятая ведьма! – произносит Любаша.

– Ну, во-первых, – не обращая внимания на ругательства, – уничтожить свою работу – это как ребёнка своего убить. А главное, хватит вам жить в иллюзиях. Не лги хотя бы себе, нельзя жить в вечном страхе.

Рахиль встаёт, медленно подходит к Любаше, протягивает к ней руки, кладёт ладони на голову, Люба смотрит как заворожённая, потом глаза её наполняются слезами. Рахиль обнимает её плечи, гладит по спине, шепчет на ухо: «Тихо, тихо, девочка, не плачь. Прости себя, наконец».

Натура.

Бывшая ферма. Машина Букашкина подъезжает к воротам. Егор выходит из салона, бесшумно прикрыв дверь. Смотрит в щель. Флаконы с духами стоят в коробках, готовые к отправке. Стеклянные фляги из-под суррогата отмыты, выстроились вдоль стен.

Интерьер. Работницы сидят за сколоченным из досок столом, нарезают хлеб, расставляют снедь – готовятся к обеду. Со скрипом открываются ворота, входит Букашкин.

– Ой! – работница с золотыми зубами испугана. – Вы кто такой есть?

– Хозяин ваш, бабоньки, – несколько игриво отвечает Егор.

– У нас хозяин не такой, – спорит золотозубая.

– То экспедитор к вам ездил, а я первый раз.

– Деньги привезли? – мрачно бросает женщина в платке.

– И деньги, и паспорта.

– Увольняете?

– Лавочка закрывается.

– А что же нам теперь?

– По домам, полагаю.

Егор вынимает два конверта с деньгами и паспорта. Женщины совсем не рады, даже зарплате не рады. Золотозубая плачет, её «товарка» мрачнее тучи.

– Собирайтесь. Чтоб через полчаса духу вашего не было.

Женщины торопливо прячут деньги и документы. Как только всё это надежно исчезает в глубине одежды, женщина в платке оскаливается, обнажая зубы – что-то хищное, неукротимое в ней проступает:

– Подлюка гнойная, – шипит она, – у нас дети, думаешь, я вкалывала, чтобы ты богател? – достаёт из-за пазуха конверт с деньгами, торопливо пересчитывает тощую пачку. Гони ещё пять тысяч! Иначе в ментовку сообщу, чем ты тут занимаешься.

– Давай. И не забудьте рассказать, как в Москву попали и сколько без регистрации жили.

– Убью, – шипит сквозь стиснутые зубы та, что в платке, бросается к Егору.

Прямо ей в лицо – дуло пистолета. Женщина приседает. Егор направляет дуло женщине в висок. Золотозубая охает, хватает подругу за плечи, оттаскивает её, причитая:

– Миленький, хорошенький, не надо. Мы сейчас, сейчас.

– То-то мне, – Егор ухмыляется, – вон отсюда!

Женщины бросаются в свой закуток, сгребают с нар, на которых обычно спали, свой жалкий скарб. Егор спокойно наблюдает эту суету.

Чёрная слякоть на дороге. Оскальзываясь, спешат по ней женщины. Егор стоит, расставив ноги, мрачно глядит им вслед, помахивая пистолетом. В какой-то момент кажется, что он выстрелит женщинам вслед. Но – нет, прячет оружие в карман.

69. Интерьер.

Кафе. Через окно бульвар, машины, еле ползущие мимо, привычная в этот час автомобильная пробка. За столиком журналистка Марина и Егор Букашкин. Марина, как и в то первое посещение этого кафе, ест быстро и жадно. Егор смотрит на неё, с лёгким презрением кривя рот.

– Как быстро вы сумеете протолкнуть материалы в печать? – спрашивает Егор.

– Неделя, максимум 10 дней, – отвечает Марина с набитым ртом.

– И речи быть не может. Через три дня…

– Существует обычный технологический цикл выхода газет.

– Даже за очень большие деньги?

– За какие?

– Удвою гонорар.

– К чему такая спешка?

– Так надо. И не обсуждается.

– Попробую. Но не гарантирую.

– А не успеете, останетесь без единой копейки.

Марина вздыхает, с сожалением ли по поводу угрозы остаться без копейки, или из-за того, что на тарелке не осталось ни крошки, понять трудно. Она откладывает вилку и нож, допивает до капли воду из высокого стакана.

– Кофе?

– Нет, пожалуй, пойду. Рукописи будут готовы завтра к середине дня, будете проверять?

– Естественно.

Марина встаёт, не прощаясь. Шагает к выходу, крепко опираясь на низкие каблуки, этакий солдат в юбке на плацу. Егор смотрит ей вслед с тем же выражением презрения.

70. Интерьер.

Квартира Егора Букашкина. Квартира вычищена и вылизана. Единственное напоминание о жене и дочери – кукла в кружевном платье, посаженная на книжную полку. Егор сидит в кресле и напряжённо смотрит на куклу. Потом встаёт, берёт игрушку с полки, бросает её на пол и топчет ногами. Дикий танец, безумная и беззвучная пляска. Раздаётся звонок телефона, Егор застывает в испуге. Будто ждал этого звонка и теперь страшится. Медленно подходит к аппарату, поднимает трубку:

– Да?

На другом конце провода говорят очень громко и взвинчено:

– Господин Букашкин, с вами говорят из больницы. Мы ищем вас уже второй день. К сожалению, с вашей женой несчастье.

– Какое? – голос у Егора тусклый, безжизненный.

– Скончалась от потери крови. Вы навещали её позавчера?

– Да.

– Милиция интересуется, как к ней попали режущие предметы. И вам будут задавать эти вопросы.

– Понял. Я принёс ей апельсины. И больше ничего.

– Естественно, мы же не первый год вас знаем.

– Сейчас приеду.

Повесив трубку, Егор стоит несколько минут неподвижно, но потом… Потом закрывает лицо руками и кажется, что плачет, но нет – он смеётся. Смех переходит во всхлип, затем в икоту. Затем в хрип:

– Спасибо тебе, Господи! Я тебе поставлю сто свечек, двести, тысячу! «Да святится имя твое, да приидет…»!

70. Интерьер. Дача Звягинцевых.

Кутаясь в пушистый халат, распатланная, совершенно не похожая на себя Любаша. Она сидит на высоком табурете возле стола, в кухне, и тупо смотрит в одну точку. Входит Ксения, на волосах мелкие капли дождя.

– Снег пошёл, – безликим голосом, без вопроса произносит Любаша.

– Ну, до снега пока далеко. Дождь, не дождь, влага висит в воздухе.

– А – а… – такая волчья тоска в голосе.

– Вы завтракали?

– Нет, кажется.

– Сейчас я вам что-нибудь сварганю

– Спасибо. Не хочу.

Ксюша надевает фартук, возится возле плиты, ставит сковороду. Жарит что-то и шкварит. Подаёт на стол. Рядом с тарелкой кладёт миниатюру, завёрнутую в холщовую тряпочку.

– Приятного аппетита, – говорит Ксюша. Садится напротив Любаши.