Юхан Теорин - Приют Святой Патриции

Он выбрался наружу и прислушался. Иногда ему попадались такие же любители лесных прогулок, но сейчас никого не было. Только слабый шум ветра в кронах де ревьев.

Ниже входа в бункер тянулся длинный вал. Ян подошел поближе и увидел, что это искусственная насыпь, почти незаметная за бурьяном и древесной порослью; по форме насыпь напоминала гигантский золотой слиток, какими их показывают в кино. Рельсов не было, но Ян решил, что это остатки железной дороги, проходившей здесь много десятилетий назад. Скорее всего, дорогу провели для строительства бункера. Может, для подъемного крана. Или вагонеток с выбранной породой.

Он пошел вдоль насыпи, которая очень скоро ушла в узкую расщелину в скале и там закончилась. Уперлась в ржавую железную решетку. Решетка была закрыта, но Яну удалось ее открыть. Он поднялся по некрутому склону на холм, огляделся, посмотрел на птичье озеро и понял, что место ему знакомо.

Ели росли очень плотно, но он увидел тропинку, прошел пару сотен метров и увидел детский сад, тот самый детский сад, где работал. Зеленый штакетник, несколько детишек уже играют во дворе: родители привели их пораньше, чтобы успеть на работу. Все вместе – и из группы «Рысь», и из группы «Бурый медведь». Он заметил маленького Вильяма – тот забрался на самый верх шведской стенки и широко развел руки – показывал всем, что не боится.

Храбрый мальчонка. Ян обращал на него внимание, когда обе группы играли вместе. Едва ли не самый маленький и щуплый, но обязательно должен бегать быстрее всех и лазать выше всех.

Ян посмотрел на Вильяма и подумал про бункер.

Так все и началось: не как разработанный план заманить ребенка в лес, а как случайная мысль, игра воображения. Мысль, которой он ни с кем не делился.

– Здесь рабочая схема посещений клиники, Ян. – Мария-Луиза показала на дверцу холодильника. – Мы обязаны ее придерживаться, изо дня в день и даже из часа в час. Иногда мы оставляем ребенка с родителем, через час приводим другого, а того забираем.

На прикрепленном магнитиком листе стояли имена, даты и точные часы, когда того или иного ребенка следовало отвести в больницу. Магнитик Яну понравился: наивная, но кокетливая коровка с розовым бантиком на шее.

На самом верху Лео: понедельник, 11–12. Потом Матильда: понедельник, 14–15. И наконец, Мира и Тобиас: 15–16.

Пока еще только без четверти девять.

– Мы их провожаем, – продолжила Мария-Луиза, – и встречаем. – Но бывают случаи, когда к нам приходит другой родитель… и тогда они идут вместе.

Ян кивнул. Другой родитель . Она говорит о матери или отце, которые остались на свободе. О тех, кто не сидит за решеткой.

Он уже встречался с ними. Они сидели в раздевалке в ожидании своих детей, которые не жили постоянно в «Полянке». Но кто они – биологические родители? Или приемные? Спрашивать запрещено. Как правило, аккуратно одетые женщины и мужчины, от тридцати и старше. Некоторые наверняка уже на пенсии.

Ян по опыту знал: когда детей оставляют в садике, начинаются слезы и капризы. А родители, как правило, преувеличенно веселы и разговорчивы, пытаются заглушить чувство стыда, что покидают своего ребенка. Но здесь, в «Полянке», если кто и переживает, то скорее взрослые… может, из-за бетонной стены? Тень ее падает на всех.

А дети? Дети застенчивы. Улыбаются, прячутся друг за друга, рассматривают нового человека, стоящего рядом с их фрекен, воспитательницей. В течение многих лет работы в садах Ян привык – детишки всегда любопытны, даже по глазам видно. Если ребенку неинтересно – значит, заболел. В отличие от взрослых, дети не умеют скрывать чувства.

– Жаль, ты… мы здесь все на «ты», ничего? Жаль, ты пропустил нашу пятиминутку, – сказала Мария-Луиза, проведя Яна по всем помещениям.

– А что это за пятиминутка?

– Пятиминутка называется «Хорошее настроение». Мы собираемся каждый понедельник по утрам и рассказываем, кто как себя чувствует. Пятиминутка и пятиминутка… занимает, естественно, минут пятнадцать, – она улыбнулась, – ну, ничего, в следующий понедельник догонишь.

Ян молча кивнул. Ему вовсе не хотелось углубляться в размышления о своем самочувствии.

– Ну что? Хочешь приступить к работе прямо сейчас?

– Конечно. С удовольствием.

– Вот и хорошо. Тогда, мне кажется, лучше начать с чтения.

Она предоставила Яну покопаться в ящике и выбрать книгу. Ян вытащил чуть не с самого дна «Эмиль и супница» [3] Рассказ из серии повестей Астрид Линдгрен «Эмиль из Лённеберги». В русском переводе рассказ называется «Как Эмиль угодил головой в супницу». .

– Почитаем?

Он поставил себе стул у стены и сел. Дети постепенно оставили игрушки и собрались вокруг него. Уселись на маленькие табуреточки и смотрят выжидающе и настороженно. Он их понимал – новый дядька.

– Хорошо… кто помнит, как меня зовут?

Молчание.

– Неужели никто?

Дети молча уставились на него.

– Ян, – прошептала девочка с единственным передним зубом.

Она сидела чуть ближе, чем остальные. Матильда, вспомнил он. Это Матильда. Лет пять, прямой пробор и длинные рыжеватые косички.

– Правильно, молодец. Меня зовут Ян Хаугер. – Он поднял книгу и показал: – А это книга про Эмиля… Эмиля из Лённеберги. Вы с ним знакомы?

Ребятишки дружно закивали. Какое-то подобие контакта.

– А вы читали, как Эмиль застрял головой в супнице?

– Да…

– Много раз!

– Да!

На этот раз громко. Уже хорошо.

– Так может быть, вы не хотите слушать еще раз?

– Хотим! – Дружный хор детских голосов.

Ян улыбнулся. Все дурное мигом забывается, когда смотришь детям в глаза. Будто они вобрали весь свет в мире и щедро возвращают его нам. Тупым и равнодушным взрослым.

Он открыл книгу и начал читать.

Дело шло к полудню. Ян быстро понял, что распорядку дня, или рутине , как они говорят, здесь придают очень большое значение. После чтения вслух дети должны гулять. Взяли куртки, надели сапоги и вышли во двор. Больше половины захотели играть в пятнашки, и Яну выпало водить. Всю застенчивость как ветром сдуло – он гонялся за ними вокруг песочницы и сарая, а дети визжали от счастья и притворного страха. Двор небольшой, но очень зеленый, траву и кусты еще не тронуло осеннее увядание. Асфальта нигде не видно, а гравием посыпана только узкая тропка к входной двери.

Отсюда тоже видно больницу, с торца. Стены нет – только высокий, метров пять, забор из стальной решетки, но на самом верху тоже змеится колючая проволока под током.

– Догоняй! Догоняй!

Яну весело. Он поднимает широко расставленные руки, как настоящий монстр, и охотится за детьми. Они прячутся в маленькой игрушечной хижине в другом конце двора, он притворяется, что не видит, а потом внезапно заглядывает за угол и ухает, как тролль: «У-у-у!»