Николай Анфимов - В архив не вносить. Остросюжетная повесть

И снова появились сомнения в искренности майора

«Так и вышло, как я подумал вначале допроса – Корюхов оказался тот самый „хороший“ следователь. Красиво работают, – профессионально, далеко пойдут, сволочи. Сейчас скажет про пистолет…»

– За пистолет забудь, в кабинете его нет. Хорошая игрушка, красивая и надежная. Другу подарю, скажу от тебя. Кореш мой, по войне, сейчас большой человек. Наших тварей прошибает в пот от одного его имени, их пути однажды пересекались. Мужик крутой и бесстрашный, служебные полномочия почти неограниченны. Сидит в Москве, на генеральской должности, но звание пока полковник. Вот к нему я и обращусь за помощью…

А мысли крутились разные

«А впрочем, какая разница – подпишу протокол или нет? Подпишут и без меня, только здоровье перед этим отнимут. Влетел я по крупному, запросто могут и к стенке поставить. В нынешние времена ничего удивительного в этом нет – сатана правит бал. А к стенке рановато, мне всего тридцать? Лагерь еще не конец жизни, отсижу и выйду, буду жить, как живут нормальные люди. Майор, похоже, искренне мне сочувствует и хочет помочь. Надо соглашаться, терять то мне уже нечего…»

– Слушай, майор, – почему ты мне помогаешь? Чем я лучше других?

– Все очень просто – я сам два года отпахал в разведке. Лучше других знаю: что такое рейд к немцу в тыл, какой ценой достаются разведчику медали и ордена, знаю, как тяжело бросать тела погибших друзей, когда немец прет по пятам, а у тебя на руках груз, из-за которого они и погибли. Я много чего видел и пережил. А ты мне всю душу расковырял своим появлением в этом треклятом кабинете, будь он трижды неладен! Сразу вспомнил ребят из своего взвода, комбата вспомнил, мы с ним два года в окопах вместе. Эх, брат, такое не забывается, да ты и сам наверняка всех помнишь.

– Да, майор, война навсегда останется в наших душах, – до самого конца!

– Ну, вот, видишь теперь, где собака зарыта?

– Вижу, и начинаю тебя понимать…

Корюхов вскочил из-за стола, нервно заходил по кабинету

– Ты думаешь, я добровольно пришел работать в «контору»? У меня выхода другого не было – два восьмилетних пацана у меня, близняшки. Жена в блокаду погибла. Теща, золотая женщина, спасла ребятишек. С нами сейчас живет, за детьми ухаживает. Она мне как мать родная, всем ей обязан. После войны уволился в запас, устроился на завод инженером. Работаю, деньги неплохие зарабатываю. Вдруг вызывают в горком партии: «Вы же кадровый военный, почему ушли из армии? А не желаете ли поработать в органах? Партия направляет: – попробуй, откажись, со свету сживут. А моим детям кто поможет, если меня не станет?

– Прости майор, я все понял. Делай что задумал, бумагу я подпишу. Но сам не попадись, цена за промах будет высока…

– Поехали дальше! Ранили в голову, в бессознательном состоянии попал в плен. При обыске немцы нашли в кармане гимнастерки медальон смертника, – вот откуда твои данные в немецком архиве. А в принципе, можешь, что и другое придумать, лишь бы было на правду похоже? Через сутки удалось сбежать, вышел к своим. Про плен не доложил: – потому что в начале войны за подобные вещи могли расстрелять на месте без суда и следствия. Вину свою искупил в боях, что доказывают награды и ранения. Подтверждающие документы будут в деле…

– Но как остановить следователя только на факте признания плена? Он же подводит меня к шпионажу в пользу Америки?

– Вот этим я и займусь. Объясняю вкратце для того: чтобы ты не падал духом, пока будешь сидеть в тюрьме под следствием. Кореша моего величают – Кузнецов Петр Иванович. Командует очень серьезным подразделением контрразведки. В определенных кругах личность весьма известная, и наши следователи его хорошо знают. Один раз попытались перейти ему дорогу, получили такую трёпку, что сразу пропало желание связываться с ним. Что мы с полковником кореша, они по сей день не знают, да им и не надо этого знать.

Запомни точно: до сорок третьего года вы служили с Кузнецовым в одном взводе. Командир батальона – капитан Лазарев Захар Петрович. В сентябре сорок третьего Кузнецов сдал тебе взвод и отбыл на повышение в Москву. С тех пор ты его больше не видел. Повторить для ясности?

– Не надо, давай дальше…

– Завтра, в девять утра, Коган выдернет тебя на допрос, будет дожимать до конца. Примерно в десять на его телефон будет звонок. После звонка, он начнет вынюхивать, откуда ты знаешь полковника Кузнецова? Ненавязчиво слей ему мою басню про сорок третий год, по – приятельски, назови Кузнецова – Кузей. Они знают, как его звали на фронте, наводили справки. Не дрейфь, дальнейшие события закрутятся в твою пользу. И еще: постарайся прикинуться простачком, пусть думает, что ты глуп…

Корюхов достал из пачки очередную папиросу, прикурил…

– Скажу больше, пока есть время. В мае этого года, гниды, сдуру или по ошибке, взяли его парня из местного отдела. Уже через сутки стояли под автоматами у лесной речки с привязанными траками на ногах, и с искренними слезами просили дать им шанс исправить свою ошибку. И Кузя им дал этот шанс. Парня выпустили. Но на него не было карточки в немецком архиве, там все было проще…

– Лихой мужик! Они же запросто могли его сдать?

– Кузя не только лихой и отчаянный, он еще умный и прекрасный психолог! А про тот случай я его позже спросил. Он мне отвечает: «Эти тыловые крысы – закоренелые трусы, у них духу не хватит меня сдать. Тем более они прекрасно знают, что мои парни за меня в короткое время их ликвидируют. Пусть пока живут – глядишь, пригодятся еще?»

Вот и пригодились? Ну и парни у него подобраны – оторви и брось! Все прошли войну, соблюдают негласные законы фронтового братства. Кузю уважают и любят, на смерть за него пойдут. А кличут – «Батей», как отца родного?…

В веселом настроении вернулся Коган

– Как идет допрос, Федор, есть положительные сдвиги?

– Сдвиги есть, и сдвиги положительные. Павлов признался, что был все – таки в плену. Утверждает: лишь одни сутки, потом сумел сбежать. Да сейчас он сам все тебе расскажет, парень вроде неглупый, понял, что запираться бессмысленно.

Следователь подозрительно посмотрел на обоих

– Странно? Арестованный так искренне оправдывался, что я чуть было не поверил в его честность? Ну что ж, я рад за Вас, Павлов, лучше поздно – чем никогда. Вы даже не представляете себе как я рад вашему признанию. Правда рано или поздно все равно всплывет, но тогда все будет намного хуже. Ну ладно, и мы, в свою очередь проявим к Вам снисходительность, поместим в хорошую, по тюремным меркам конечно, камеру. Ну а если следствие будет и дальше продвигаться при обоюдном согласии обеих сторон, тогда разрешим свидание с родственниками, и конечно передачу, если таковую принесут?