Татьяна Труфанова - НЕ/ДРУГ

– Спасибочки, – прервала Аля молчание. – Ваш художественный свист пришелся очень кстати.

– Всегда пожалуйста! Тем более, что это не свист, а чистая правда: я вас знаю по ВГИКу.

– Я учусь во ВГИКе? Проклятая амнезия…

– Нет, я думаю, вы не поступили. Летом я видел вас на экзаменах, а теперь в институте не вижу, из чего следует… элементарно.

Аля несколько скривилась при этом напоминании о ее неудаче и молча уставилась на парня. Он уводил от нее взгляд, будто побаивался смотреть на нее прямо, но и совсем глаз отвести не мог.

– Из чего следует… – протянула она, – что вы меня помните уже три месяца, хотя поступала толпа народа.

– Может быть, у меня фотографическая память на лица.

– Может быть.

Через десять минут Аля уже знала, что зовут его Юра Чащин, он поступил на режиссерский, камера – потому что он всегда с камерой, как в детстве подарили первую, так и не расстается, а еще хочет снять своего отца за работой, он оператор, вон он стоит, ага, нет, поступил без блата, идиотский вопрос, ладно, извиняю, давай «на ты»?

Полутьма павильона особенно располагала к болтовне, отгораживая от прочих немножко, ровно насколько надо; полутьма заставляла вставать чуть ближе, и они говорили вполголоса, чтобы не быть помехой всем этим людям, занятым прекраснейшим из дел – созданием кино; говорили вполголоса и сближались еще.

Он мог бы Але рассказать тут про все, показать кое-какие закоулки, тайные места, типа того… Только Аля собралась сообщить ему, что она на Мосфильме – не туристка, а может, и поведать о своих злоключениях с кастингами, как заметила шевеление в толпе возле декорации.

Секунда, когда все головы поворачиваются в одну сторону, как стрелки компасов – к внесенному магниту. А затем на линии «севера» возникает Руманов: сперва как темный силуэт со знакомой осанкой, затем обрисованный на миг световым контуром профиль.

Руманов вошел в декорацию, следом за ним – блондинка в домашнем голубом халате, с прической под Барбару Брыльску, и толстяк-груша в отвислых трениках и майке-алкоголичке.

Руманов занял позицию у накрытого стола, взял бокал. Он не делал ничего особенного: расслабленно стоял на своей позиции, ожидая, пока все и вся займут должные места, перебрасывался с другими актерами негромкими, неразличимыми репликами, которые вызывали заливистый смех «Брыльской» и короткое похохатывание толстяка. И в то же время Роман казался ярче, выпуклей всех остальных – возможно, оттого, что на его фигуру наслаивались десятки сыгранных им разнородных ролей. Он выглядел более реальным – как таинственный незнакомец с девятью жизнями посреди заурядностей. Не мешало даже то, что его обрядили в пижона из 70-х: вельветовые клеши, рубаха в тропических попугаях, полурасстегнутая на волосатой груди, ботинки на каблуках; да еще подклеили дурацкие бачки.

– Эй, в чем дело? – Рекс пощелкал пальцами у нее перед носом. – Очнись, Альбина! Или ты фанатка Руманова? Держишь его фото над кроватью, да?

Аля пришла в себя.

– Авада кедавра! Чур тебя! Я похожа на чокнутую?

– Было дело, минуту назад.

– Мне Руманов даже не нравится! – возмутилась Аля.

– Не знаю…

– Нет, он мне нравится как актер! Потому что актер он великолепный. Будешь спорить?

Юра помялся, но с неохотой признал дарование Р.Р.

– Смотрю, потому что любопытно! Я же не хожу запросто к папе-оператору на работу. Но вот все остальное – ха, это просто смешно! – восклицала Аля (она и смутилась, и негодовала: как! ее поставили в один ряд с безмозглыми фанатками!).

И тут помреж заорал, и без мегафона покрывая весь павильон:

– Тишина-а на площадке!

А затем режиссер:

– Приготовились… Камера… Начали!

Юра, будто команда относилась к нему, вскинул цифровую камеру и начал снимать, нацеливаясь то на актеров, то на своего отца, приникшего к черному цветку видоискателя. Аля вытянулась на цыпочки, чтоб лучше видеть.

– Никогда не проводил время приятней! – развязно произнес Руманов с бокалом. – Папаша, позвольте мне поднять этот тост…

– Тамбовский волк тебе папаша! – надулся толстяк, бросил с дребезгом вилку с наколотым огурцом. – Доча, проводи до дверей этого ферта!

– Тогда я уйду с ним! – заявила блондинка.

Руманов шумно отодвинул стул и уселся, закинув ногу на ногу.

– Нет, я могу уйти, папаша, но зачем портить вечер? Нам вместе так хорошо…

– Станет еще лучше, когда ты отчалишь, – мрачно сказал толстяк.

Когда ты отчалишь: и мысль о собственных съемках влетела в Алину голову. Она взглянула на часы – мамочки!

– Опаздываю! – вскрикнула она.

Бросив последний взгляд на драгоценного Р.Р., Аля поспешила к выходу. Юра кинулся за ней.

– Я завтра на концерт иду. Питерская группа, рок играют. Офигенные! Мы с друзьями из ВГИКа собрались, пойдем с нами! – предлагал он на ходу.

Аля цокала каблуками по коридору, почти бежала. Не уволят же ее, если она задержалась на пять минут? То есть двадцать…

– ВГИК? Рок? Не знаю, некогда!

Они выскочили из здания на улицу. Забияка-ветер швырнул Але пыль в лицо. Рексик притормозил Свирскую за рукав.

– Телефон свой оставь!

– А ключи от квартиры?

– Пока не надо, телефона достаточно.

Аля замялась в нерешительности.

На солнечном свете глаза студента стали зелено-желтыми, они смотрели на Алю упрямо и неотвязно, как глаза зверя из лесной темноты. Ее что-то трогало в нем. Что? Может быть, его очевидное притяжение к ней. Или его неуклюжесть, длинные неприкаянные руки, схватившиеся за камеру. Что-то словно подтолкнуло ее: «да», и Аля быстро продиктовала номер и, бросив «пока», помчалась к третьему павильону.

Каждый день в Москве придумываются тысячи историй. И этот день не был исключением. Корреспондент еженедельника «Скандалы» писал почти правдивый материал о полутораметровых крысах, захвативших здание Совета Федерации (вероятно, они пробрались туда по тоннелям секретного метро). Популярнейший блоггер alenka-hot, почесывая волосатое пузо, кропал еще один пост о буднях столичной стриптизерши от первого лица. Пятеро русских поклонников «Спартака» и пятеро дагестанцев с обостренным чувством чести, задержанные за драку, с жаром доказывали в отделении милиции, что тихо шли мимо и никого не трогали, когда противная сторона облила их помойной бранью, толкнула, пихнула, дала в зубы и стала пинать ногами, и ничего не оставалось, как только защищаться. Капитан милиции, слушавший их свидетельства, подумал, что байки красиво травят обе стороны, но лично он – обремененный женой, оболтусом-сыном и кредитом на автомобиль модели «универсал» – сделает выбор в пользу более платежеспособных.

Пятиклассник Егор сочинял сказку о веселом фиолетовом бобре, влюбившемся в личинку майского жука. Копирайтерша всеядного рекламного агентства ссутулилась перед компьютером, уставившись в никуда, пока в ее покрытой серыми дредами голове зарождалась фантасмагория о тотальной победе над простудой препарата «Неболин» (на деле побеждавшим болезнь силой плацебо). Маститый сценарист Азарский по дороге на интервью ощутил непреодолимое желание развернуть машину и поехать обратно домой; «за» было острое чувство «остобрындело!», «против» – то, что об интервью его в последние годы просили нечасто. Он затормозил у троллейбусной остановки, набрал журналистку и с ходу соорудил для нее весомое объяснение: застрял на даче под Яхромой, полетела подвеска, великодушно просит извинить.