Татьяна Труфанова - НЕ/ДРУГ

Ноги сами привели Свирскую в третий павильон, где она недавно играла в массовке. Она нашла белесого продюсера и пристала к нему насчет работы. Ей повезло – им нужен был еще один помощник на площадке. Пусть конец съемок близко, работа всего на пять дней, зарплата как на булавки – Аля тут же позвонила в свою кафешку, уволилась и осталась на съемках.

С утра снимали сцену перестрелки в операционной. Звезду фильма Свирская узнала сразу: Уланов, ныне телеведущий, а в прошлом – чемпион боев без правил и чего-то еще подобного. Уланов выглядел как советский рабочий с плаката: честное простое лицо, косая челка, гранитные мышцы; только все пошире, будто плакат растянули.

В два часа дня звезда и другие актеры покинули фанерную декорацию, оставив после себя россыпь гильз, ошметки бинтов и пунктиром простреленную кровавую простыню, свисавшую с каталки. В черноте павильона уже витал запах харчо и жареных котлет – в углу расставили свои кастрюли кормильцы всей съемочной братии. Обед!

Скоренько проглотив первое и второе, Аля вышла подышать воздухом.

Октябрьский ветер свистел по дорожкам Мосфильма. Беспокойный ветер насвистывал в ухо: «Ш-што ты будешшь делать, когда кончатся съемки?»

Свирская достала мобильник. Всё ярославские номера. Теперь она по ним звонила редко, потому что ведь дорого.

– Але, Верка!

– Э-эй, привет! – зазвучал обрадованный голос. – Ты как там?

– Офигенски! Работаю в кино, уже пятый час пошел.

– Иди ты! Кого играешь?

– Никого. Я девочкой на побегушках пошла. Знаешь, мало ли… Буду крутиться в нужном месте, вдруг представится случай? Перезнакомилюсь тут со всеми, вдруг режиссер на меня внимание обратит или найду…

– Алька, я убегаю! – перебила подруга. – У меня сейчас пара начнется, – она, в отличие от Али, поступила в педагогический. – Потом репетиция, мы «Белую гвардию» ставим, ну, ты понимаешь, раньше ночи не освобожусь. Я тебе перезвоню завтра!

Бряк. Конец разговора по душам.

Киногород звал на прогулку. Указатель на перекрестке ощетинился ярко-синими флажками: налево пойдешь, оружейный цех найдешь, направо пойдешь, актерский отдел найдешь, прямо пойдешь… На линии Алиного взгляда вдалеке затормозил черный джип. Из просторной машины вылезла знакомая – та высокая продюсерша, Жукова, и поспешила в Алину сторону.

– Рома! – окликала она.

Мужчина в светлом плаще, только что миновавший указатель и Алю, приостановился, а затем пошел навстречу Жуковой. Он был в фетровой шляпе и высоко поднял воротник плаща, защищаясь от ветра, так что Аля не видела его лица. Но когда они встретились с продюсершей, прохожий – ну прямо джентльмен – приподнял шляпу… Руманов!

Тот самый Роман Руманов, чье фото она скачала себе в мобильный, чтобы поглядывать время от времени. Актер, звезда первой величины, красавец.

Рядом с Жуковой он оказался гораздо меньше ростом, чем представлялось Але по фильмам: даже в шляпе – по лоб продюсерше. Но разве могло это умалить его?

Весной была неделя – незадолго до премьеры «Ромео и Джульетты», после разрыва с бойфрендом – когда Аля смотрела фильмы Руманова по две штуки в день. Саша, первая любовь, приревновал ее к театру и к Ромео и бросил ее. А Руманов был рядом. Любовник и остроумец, интеллектуал и боец, танцор, аристократ, отверженный, сыщик – менявшийся от фильма к фильму Роман не мог наскучить. Стоило вставить диск в плеер, нажать на пульт, перемотать на нужное место – и Руманов обнимал (почти Альбину) и шептал нужные слова. Тыц! Вот он – любимый по требованию.

А сейчас Руманов во плоти стоял всего в тридцати шагах от Али, разговаривая с Жуковой. Словно нарочно раздвинулись облака и метнули язык золотистого света на великолепного Романа, а заодно уж и великаншу-продюсершу, а заодно уж и Свирскую. Профиль Руманова четко вырисовывался на фоне багряно-желтого клена. Он рассмеялся над чем-то, а затем вдруг затанцевал – пустились в пляс руки, плечи, бедра. Всего несколько па, ча-ча-ча или самба. Ветер донес до Али смех продюсерши. Она приобняла звезду за плечо, другой рукой месила воздух, нечто доказывая Роману. Он неопределенно покачал головой, затем медленно улыбнулся – и в его улыбке было обаяние полубога, благосклонно и устало принимающего всеобщую любовь.

Еще несколько мгновений – и они разошлись. Аля, затаившаяся за синим указателем, не отрывала глаз от фигуры в плаще. Он удалялся, не оборачиваясь. Свирская, не думая, зачем, зашагала за ним.

Руманов скрылся за углом трехэтажного кирпичного здания. Аля побежала. Хлопнула входная дверь, за которой исчез край бежевого плаща. Аля влетела внутрь. В конце немочно-голубого коридора мелькнула спина звезды. Руманов скрылся за некоей дверью. «Павильон №…» – гласила табличка. Аля, подождав немного, чтоб успокоиться, приоткрыла дверь – ничего не увидела, кроме темноты – и тогда уже, как воришка в форточку, скользнула внутрь.

Из темного предбанника она попала в павильон, в центре которого помещалось пол-квартиры из советских 70-х. Точно такая же коричневая полированная стенка с книгами и сервизами стояла у нее дома, приобретенная дедушкой и бабушкой в те туманные времена, когда Али еще не было на свете, а ее мама носила косички и пионерский галстук. Двое реквизиторов кружили у накрытого скатертью стола, расставляя хрустальные салатники с майонезными горками и шампанское, осветитель со скрежетом двигал большую лампу на треноге, и прочие топтались вокруг декорации. А Руманов как в воду канул.

– Девушка, а вы кто? – раздался недружелюбный голос.

Рядом стояла молодая блондинка в черных очках и смотрела на Свирскую взглядом школьной завучихи (а подобные взгляды успели Але поднадоесть за десять лет).

Альбина состроила умильную улыбочку, лицо ее округлилось, и голосом дамы бальзаковского возраста она сказала:

– Я тетушка Чарли из Бразилии, где в лесах живет много-много диких обезьян!

– Отлично. А к кому вы пришли, по какому делу? – вопрошала твердокаменная блондинка.

Надо было немедленно что-то придумать, соврать, но в кои-то веки ничего в голову не приходило. Свирская растерянно изучала потолок.

– Ира, это моя знакомая из ВГИКа, – сказал кто-то.

Рядом с Алей оказался высоченный парень, чуть сутулившийся, с черной лохматой головой, которой не помешала бы стрижка, и с густыми, почти сраставшимися на переносице бровями. На груди у него висела камера.

– Так что ж вы молчите! – укорила Алю строгая девушка, хмыкнула и удалилась.

Свирская осталась стоять с тем парнем. С минуту они молча разглядывали друг друга. Парень был похож на шестимесячного щенка овчарки, у которого кости опережают в росте все остальное: неборцовские плечи распирали футболку, скулы торчали над впалыми щеками, а нос был великоват для худого лица. «Рекс! – решила Аля. – Вылитый Рекс. Нет, пока Рексик».