Питер Джеймс - Кровная месть

Было утро вторника, часы показывали тридцать пять минут одиннадцатого, и Томас, как обычно, не спал всю ночь. Впрочем, прошедшая ночь не походила на остальные, потому что его матери не стало, и теперь уже все ночи будут другими. Изменилось абсолютно все. Прошлое принадлежало другой стране, где они вели себя иначе. Но чтобы попасть в новую страну, недостаточно было просто перейти границу. Между прочим, у него оставались незаконченные дела. Все путешественники перед отъездом упаковывают вещи в чемоданы. Завершение незаконченных дел походило на упаковку вещей.

Он поразмыслил над возникшей в его голове метафорой – она ему понравилась. Можно воспользоваться чемоданом, а можно…

Томас отодрал с запястья лейкопластырь, посмотрел на ряд ранок – эта сучка-редакторша укусила его вчера вечером в многоэтажной парковке. Человеческие укусы опасны, они хуже собачьих, хуже ржавого гвоздя. Неплохо бы сделать противостолбнячную прививку, но он слишком занят. Столько всего еще необходимо сделать. Как ему одному с этим управиться?

Томас оторвал опухшие глаза от своего дневника (он делал записи на экране монитора) и перевел взгляд на постер с изображением матери, висевший на стене у него над столом. В этой комнате, куда ни кинь взгляд, он повсюду видел ее – фотографии в рамочках, постеры, афиши, посвященные ей стихи. Его любимый постер висел над столом. Прелестное личико Глории Ламарк недовольно выглядывает из каскада волнистых светлых волос, губки надуты – она презрительно смотрит на что-то за камерой. Одна нога в черном кружевном чулке высовывается из открытой двери спортивного автомобиля («Ягуар ХК 120»), юбка задралась вызывающе высоко, обнажая – или почти обнажая (Томас так и не пришел к окончательному мнению на сей счет) – один дюйм белого бедра.

Надпись под фотографией гласила: «ЛОУРЕНС ХАРВИ И ГЛОРИЯ ЛАМАРК В ФИЛЬМЕ „ДЬЯВОЛЬСКАЯ ГОНКА“!»

Она играла там главную роль. Ее имя было написано заглавными буквами! Она составила звездный дуэт с одним из самых знаменитых актеров двадцатого века. Его мама, несравненная Глория Ламарк!

А теперь она умерла. Ее карьеру погубили завистники и злоумышленники, ее величие испоганили низкопробные ничтожества вроде этой тупоголовой сучки Тины Маккей, а в конце концов ее злодейски убил – да, убил! – доктор Майкл Теннент.

Его мать лежала в холодильнике в морге. А перед этим ее вскрывали в прозекторской. Томас знал, как происходит эта процедура, унижающая человеческое достоинство. Он с содроганием представлял себе, как эта ослепительно красивая, невероятно обаятельная женщина теперь лежит там, абсолютно голая, а какой-то патологоанатом извлек ее мозг из черепной коробки и, вволю поковырявшись в нем, уложил в белый пластиковый пакет вместе с остальными внутренними органами, после чего затолкал все обратно, словно куриные потроха в супермаркете.

У него просто сердце кровью обливалось, когда он думал об этом. Достоинство всегда имело для матери огромное значение, а теперь патологоанатом распилил ее, вскрыл ножом и скальпелем на холодном металлическом столе.

Томас посмотрел на свой стол. На зубы Тины Маккей. Он смыл с них кровь и аккуратно разложил по порядку, дабы быть уверенным, что ни одного не пропустил. Все здесь, полный набор. И в довольно хорошем состоянии, – видимо, редакторша хорошо за ними ухаживала.

Тут Томас почувствовал неожиданный укол вины за ту боль, что причинил девушке. Он еще раз приподнял лейкопластырь, осмотрел ряд ранок на запястье. Потом перевел взгляд на экран, на те слова, которые только что набрал на клавиатуре.

«Ты должен наносить ответный удар любым доступным тебе способом. Должен!»

Прочел – и ему стало лучше. Причина и следствие. Может быть, на этом и зиждется мироздание. Тина Маккей укусила его, теперь она больше не сможет кусаться.

Нет нужды чувствовать себя виноватым.

И вообще, редакторша оказалась здесь лишь потому, что отвергла рукопись. В этом никто не виноват, кроме нее самой.

«Жажда жизни – странная вещь, – подумал он. – Чтобы выжить, люди будут делать что угодно и говорить что угодно. Даже если – как в случае с Тиной Маккей – они остаются в живых только для того, чтобы выносить новую боль и молиться о смерти».

Почувствовав, что теперь его совесть чиста, он потянулся к музыкальному центру и нажал на клавишу воспроизведения. И комнату тут же заполнил голос психиатра. Томас уже наизусть знал все, что тот сказал.

Он перемотал пленку, откинулся на стуле и прослушал еще раз – в сотый или в тысячный, а может быть, и в миллионный раз звучал взволнованный голос Майкла Теннента: «Добрый вечер, это доктор Теннент. Глория, перезвоните мне, пожалуйста, сразу же, как только получите это сообщение. Боюсь, что я расстроил вас сегодня утром. Нам необходимо поговорить».

После разговора с Германом Дортмундом Майкл Теннент пребывал в еще более растревоженном состоянии, чем до начала приема. Он никак не мог сосредоточиться на следующей пациентке – сорокадвухлетней женщине, страдающей дисморфофобией: за последние пять лет она сделала себе двенадцать пластических операций как на лице, так и на теле. Трагедия состояла в том, что прежде она была весьма привлекательной женщиной, только не могла в это поверить. В отличие от Глории Ламарк, которая гордилась своей прекрасной внешностью и не могла поверить, что когда-нибудь потеряет красоту.

У Майкла адски болела голова. Хотя он был в легком льняном костюме бежевого цвета, но весь покрылся по́том. Хорошо бы съездить домой, принять две таблетки парацетамола, посидеть в темной комнате. Но сегодняшний день у него был расписан до минуты, нельзя же бросать пациентов. Некролог в газете красноречиво подтверждал это.

Передозировка лекарственных препаратов…

Он точно знал, почему Глория Ламарк так поступила, и это было хуже всего. Она сделала это, потому что…

Зазвонил телефон. Его секретарша Тельма сообщила о приходе пациента, записанного на одиннадцать часов.

– Попроси его подождать несколько минут.

– Хорошо, доктор Теннент, – сказала Тельма, а потом нервно добавила: – Я слушала вашу вчерашнюю передачу. Если позволите мне высказать свое мнение: вы держались гораздо увереннее, чем обычно.

Тельма досталась Майклу в наследство вместе с кабинетом от его предшественника. Он знал, что ее муж – настоящий тиран, и подозревал, что и отец ее почти наверняка был таким же. Невысокая, аккуратная седоволосая женщина, нервная, услужливая, вечно стремящаяся угодить, Тельма казалась старше своих лет. Теннент предположил, что она, вероятно, научилась жить, избегая любой конфронтации. Бедняжка нашла безопасное русло среди камней и теперь ни на дюйм не отклонялась в сторону. Нет взлетов, нет и падений. Не полноценная жизнь, а убогое существование. Хотя у многих людей нет даже этого.