Фред Варгас - Холодное время

– Селеста велела ему “до аллеи”.

– Не в обиду ей будет сказано, Марк-то поумнее ее. Почему? Потому что он адаптируется, а Селеста совсем закоснела.

Адамберг почесал кабану детский пятачок.

– Я скоро вернусь, – пообещал он ему.

Бурлен спал на голубой деревянной скамье, полностью закрыв ее своим массивным телом. Адамберг потряс его за плечо:

– Мы с Дангларом возвращаемся в Париж.

– А жаль, – сказал Бурлен, садясь. – Тут хорошо. Мелани каждый вечер готовила бы мне картофельные оладьи.

– А то.

– Я таких вкусных оладий никогда не ел. У меня, само собой, отбирают дело. Я только что получил уведомление. Пятнадцатый округ, увы, нельзя протянуть до “Трактира Брешь”. Короче, оно твое.

– Да.

– Кто там кричал?

– Один кабан пришел за помощью. Пеллетье грубо обошелся с Селестой. Она живет в убогой лачужке в гуще леса и курит трубку. Как все ведьмы.

– Лачужка? А кем все же был ее патрон? Филантропом или эксплуататором?

– Не грех бы выяснить. Не забудь сфотографировать знак на кожаной обивке стола.

– Чертов знак.

– Похож на гильотину.

– Ты уже говорил. Тебе когда-нибудь приходилось видеть гильотину с двумя ножами?

– Никогда.

Оставив стакан из-под виски в жандармерии Рамбуйе и строго-настрого наказав вернуть его Селесте после экспертизы, Адамберг продолжил свой путь. Стук дождевых капель о лобовое стекло разбудил Данглара.

– На каком мы этапе? – спросил он.

– Проехали Версаль.

– Я про наше расследование. Убийства это или самоубийства.

– Оба самоубийцы начертили один и тот же знак. Оба самоубийцы имеют отношение к исландскому камню. Что-то тут не так. И где-то между ними болтается Амадей.

– Не очень-то он похож на одержимого злодея, совершающего по убийству в день. Он скорее напоминает мне поэта с бледным челом и пером в руке. А не с ружьем и бритвой.

– Кто его знает. Характер переменчивый, темперамент нервный, взгляд то отсутствующий, то разгневанный.

– К тому же он трус, сбежал от нас верхом на лошади.

– Если бы он хотел сбежать, ему проще было бы сесть за руль.

– Он же не идиот. Верхом за ним было не угнаться. Он мог бы доскакать до Рамбуйе и сесть на парижский поезд. А там уже Лиссабон, Неаполь, Копенгаген и что душе угодно. Оставил бы нас далеко позади.

– В таком случае он не взял бы Диониса, тем более без седла. Нет, он задумал что-то другое, – сказал Адамберг, опуская стекло и высовывая наружу руку.

Он всегда так делал, чтобы почувствовать капли дождя на ладони.

– Или вообще ничего не задумал, – сказал Данглар.

– Что было бы еще тревожнее, но почему бы и нет. Пустая голова, красивое лицо? Полная противоположность Виктору. Тонкий ум, неблагодарная внешность.

– А Виктор? Он мог прочесть письмо Алисы Готье и помчаться в Париж.

– Чтобы заткнуть ее, мог, да. Но у Виктора не было никаких причин убивать своего шефа. В отличие от всех остальных.

– Это правда, – согласился Данглар. – У Селесты, Пеллетье, да и у любого из соседей могло возникнуть желание прикончить Анри Мафоре. Если верить Бурлену, он нажил целое состояние. Семейство Мафоре приобрело около тысячи картин между 1870 и 1930 годами. Такие суммы – лучший катализатор всякого рода драм и приступов ярости. Только вот зачем им топить Алису Готье.

– И тем более рисовать непонятный знак.

– Кстати, о знаке.

Данглар вздохнул, поудобнее устраиваясь на сиденье.

– Вы раздражены, потому что не смогли его расшифровать.

– Это еще слабо сказано. А почему вы заговорили о гильотине? Этот знак похож на что угодно, кроме гильотины.

– Я заговорил о гильотине, потому что это гильотина.

Майор в темноте покачал головой. Адамберг замедлил ход и притормозил на обочине.

– Это еще зачем? – проворчал Данглар.

– Не для того, чтобы пописать. Я хочу нарисовать вам гильотину. Или, вернее, этот рисунок гильотины. То есть я нарисую вам рисунок.

– Вот оно что.

Адамберг включил аварийные огни и повернулся к майору.

– Вы хорошо помните Революцию? – спросил он, отодрав от штанов шарик репейника.

– Французскую? Помню, хотя я при этом не присутствовал.

– Отлично, потому что я не помню. Но я знаю, что как-то раз один инженер предложил использовать гильотину для казни осужденных, чтобы их всех можно было обезглавить одним и тем же способом, не причиняя страданий. В то время она еще не предназначалась для Террора.

– Не один инженер, а один великий врач. Доктор Гильотен.

– Вот-вот.

– Жозеф Игнас Гильотен.

– Вам виднее.

– До того он был врачом графа Прованского.

– Данглар, вам нарисовать рисунок или как?

– Рисуйте.

– Король пока еще король. И не говорите мне, что его звали Людовик Шестнадцатый, я сам знаю. На каком-то там собрании Гильотен продемонстрировал свое изобретение. Говорят, его величество при этом присутствовал.

– Значит, до августа 1792-го.

– Наверняка.

Майор нахмурился, и Адамберг закурил помятую сигарету, протянув другую своему помощнику. В тишине зажглись две огненные точки.

– Такое ощущение, что мы одни на свете, – негромко сказал Адамберг. – Куда подевались люди? Все остальные?

– Живут себе. Просто в данный момент они не рисуют рисунки на обочине.

– Говорят, – продолжал Адамберг, – что доктор показал им чертеж классической гильотины. Потому что на самом деле она уже давно существовала.

– С шестнадцатого века. Но Гильотен усовершенствовал систему.

– А раньше что собой представляла гильотина?

– У нее было округлое лезвие.

– Вот так, значит. – Адамберг начертил на запотевшем стекле две параллельные линии, соединив их полукругом.

– Да, так. Либо с прямым лезвием. А Гильотен решил, что косой нож будет рубить гораздо эффективнее и быстрее.

– Ну, мне не так рассказывали. Мне рассказывали, что король, поднаторевший в механике куда больше, чем в политике, схватил чертеж, изучил его и, недолго думая, перечеркнул округлое лезвие наклонной линией, обозначив таким образом трансформацию устройства. Именно он видоизменил гильотину и усовершенствовал ее. – Адамберг дорисовал на стекле поперечную линию. – Вот так.

Данглар, в свою очередь опустив стекло, стряхнул наружу пепел. Адамберг отлепил еще один шарик репейника и положил его на приборную панель.

– Это что еще за история? – спросил Данглар.

– Именно что история, и я не говорил, что она подлинная. Я сказал, что слышал ее. Людовик Шестнадцатый вроде бы самолично нарисовал безупречный механизм, при помощи которого его позже обезглавили.

Данглар с недовольным видом выдыхал дым сквозь зубы.

– И где вы это вычитали?

– Нигде не вычитал. Помните ученого старика с площади Эдгара Кине? Он мне как-то раз рассказал эту легенду, начертив пальцем то же самое на влажном столике в кафе “Викинг” [1] См. роман Фред Варгас “Уйди скорей и не спеши обратно”. (Здесь и далее – прим. перев.) . Извините, Данглар. – Адамберг включил зажигание. – Нет ничего унизительного в том, чтобы чего-то не знать. Я бы тогда вообще забуксовал.