Фред Варгас - Холодное время

– Понимаю, – заявил Эсталер с важным видом, но на лице его мелькнуло замешательство.

– Выяснилось, что следы остались на запястьях, – продолжал Адамберг, – в том месте, где убийца должен был бы схватить Мафоре за руки. И обнаружен отчетливый след на большом пальце правой руки. Белая черточка шириной три миллиметра. То есть преступник нажал-таки на палец жертвы, но при помощи бечевки или, скорее, прочного кожаного шнурка. Мафоре был убит.

– Если знак у них один и тот же, – упорствовал Эсталер, потирая лоб, – то женщину в ванне тоже убили.

– Правильно. И знак начертил убийца.

– Не сходится, – подала голос Ретанкур. – Если он намеревался замаскировать оба убийства под самоубийства, зачем рисовать знак? Не будь его, покойники стали бы фигурантами двух разных дел, и все на этом. А?

– Может, он хотел заявить о себе? – предположил Вуазне. – И начертал символ своего могущества? Эту, образно говоря, гильотину?

– Банальные соображения, – сказала Ретанкур.

– Ну и ладно, – возразил Мордан. – Банальность – основа жизни. Очень редко на нас слетают с небес жемчужины, золотые песчинки и блестки. И в этом океане заурядности жажда власти – банальный порок, с легкостью завладевающий человеком. Так почему же гильотине не быть символом могущества?

– Роялист? – предположил Адамберг. – Революционер? Какая, в сущности, разница. Этот знак указывает на высшую власть.

– Что тут такого высшего? – спросил Меркаде.

– Исландия. Он держал там в своей власти одиннадцать человек и держит их по-прежнему, впадая от этого в эйфорию. Теперь их осталось шестеро.

– И всем грозит смертельная опасность, – заметил Жюстен.

– Только если они проговорятся.

– Но их заговор молчания уже дал трещину, – сказал Адамберг. – Две смерти за два дня. Об этом сообщили в прессе. Шестеро оставшихся всё поняли. Что они будут делать – заткнутся, затаятся, сломаются?

– Защитить их нереально, – удрученно добавил Данглар. – Все они, если не считать Виктора, пожелали остаться неизвестными. У нас есть топ-менеджер Жан, некто док, приятельница Готье – “эксперт по охране окружающей среды”, – знаток северных птиц и спортсмен. И все. В группу риска надо добавить и Амадея.

– Если только Амадей сам их не убил, – возразил Мордан. – Мотивы у него были. Почему бы его прямо сейчас не взять в оборот.

– Потому что обороты будут вхолостую, – сказал Адамберг.

Он собрал колючки в кучку и надолго затих.

– Восемь человек сразу после обеда отправятся в Брешь, – приказал он. – Вы в том числе, Эсталер.

– Эсталер может и тут подежурить, – сказал Ноэль с обычной издевкой.

– Эсталер вызывает доверие у тех, кого допрашивает, – отозвался Адамберг, – в отличие практически от всех полицейских, и от вас тоже, лейтенант. Соберите там всякие сплетни. Что бы это ни было – злословие, комплименты, обиды, правда, ложь, подозрения, неприязнь. Пообщайтесь с деревенскими жителями, местными шишками и мэрами Сомбревера и Мальвуазина, короче, чем больше, тем лучше. Что представлял собой Анри Мафоре? Его жена? А Селеста? Пеллетье? Амадей? Виктор? Кто, что и почему.

– Любопытно, – заметил Данглар, – что первой жертвой новой гильотины в 1792 году стал вор по фамилии Пеллетье.

– Данглар, прошу вас, – лениво сказал Адамберг, – они все проголодались, а в два им уже надо ехать. Равно как и вам. Зайдите к нотариусу Анри Мафоре. Меркаде пойдет с вами, он хорошо считает. Говорят, у Мафоре осталось огромное состояние. Мордан, возьмите себе в помощь кого хотите и поройтесь в прошлом его жены. Ноэль, вам достается говнюк, управляющий конюшней, он, кстати, отсидел, это по вашей части. Захватите с собой Ретанкур. Учитывая манеры клиента, она вам пригодится. И не подходите к лошадям сзади, по его свистку они вполне могут вас лягнуть. Вейренк, вы вплотную займетесь Амадеем, сыном Мафоре. Фруасси, оставайтесь в городе, на вашу долю выпадает Алиса Готье, допросите заново ее соседа, сиделку, коллег, разнюхайте там все.

– А в башню можно зайти? – спросил Вуазне, которому не давали покоя вороны.

– Зачем?

– Ну, чтобы составить себе общее представление.

– Зайдите, лейтенант, раз уж вам так хочется. И, если будет время, наберите ведро помета и рассыпьте его вокруг домика Селесты. Только не говорите, что он из башни, она ее боится как огня. Поначалу с ней тяжело. Но вообще она молодец.

– Почему? – спросил Керноркян.

– Почему тяжело?

– Нет, почему помет?

– Там много гадюк. Либо она их себе навоображала. А ее домик на ладан дышит. Надо его обложить пометом.

– Хорошая мысль, – одобрил Вуазне, – они боятся этого запаха. А она? С ней тяжело, но она молодец?

– Так часто бывает, если приходится защищать ребенка всем ветрам назло. Только вот почему она так его защищает? Найдите ответ общими усилиями. Поужинайте в “Трактире Брешь”. По мнению комиссара Бурлена, их кухня выше всяких похвал.

– “Брешь”? – удивленно переспросил Меркаде.

– Именно, лейтенант. Они назвали так ничейный участок земли между двумя деревнями, не обозначенный на карте. “Трактир Брешь”, часовня Брешь, башня Брешь.

– Плевали мы на эту башню, – проворчал Ноэль.

– Никогда ни на что мы не плевали, Ноэль. Ни на башню, ни на голубя, ни на Ретанкур. Помните?

Ноэль еле заметно кивнул, и вид у него был недовольный. Он все же сдал кровь для Ретанкур [3] См. роман Фред Варгас “Вечность на двоих”. , когда возникла необходимость. Адамберг не терял, ну или почти не терял надежды хоть немного вправить ему мозги.

Он был обязан отдавать приказы – его работа, будь она неладна, в этом и состояла, и переложить ее на Данглара он не мог, но у него портилось настроение. Поэтому он не канителился, и вскоре все разошлись на обед – одни направились в буржуазное, роскошное и декадентское “Философское кафе”, другие – в непритязательный “Рожок игральных костей”, где жена грубияна хозяина, с трудом сдерживая ярость, безмолвно выполняла его команды, изобретая при этом самые невероятные сэндвичи. Патрона тут все звали Мюскаде. Вообще-то никто никак его не звал, по причине его крайней нелюдимости. Между двумя заведениями, расположенными друг напротив друга, бушевала классовая борьба. Рано или поздно это закончится поножовщиной, предрекал Вейренк.

Адамберг посмотрел лейтенанту вслед – он-то понял про знак гильотины. Большой зал уже осветило апрельское солнце. В его лучах на темно-каштановой шевелюре Вейренка засверкали четырнадцать неестественно рыжих прядей.

– Тут я кое о чем подумал поутру, – бросил, уходя, Данглар, и его заговорщический тон не предвещал ничего хорошего. – Скажем так, мысли спросонья.

– Ну же, майор, давайте скорее, а то не успеете пообедать до отъезда.