Майкл Коннелли - Город костей

Они чокнулись, и Джулия воскликнула:

— За жизнь!

— Да, — улыбнулся Босх. — За то, чтобы протянуть еще один день.

— Хотя бы.

Босх понял, что теперь пора заговорить о том, что беспокоит Джулию. Но если она не захочет, он не будет настаивать.

— Почему тот парень, которого ты назвала Кико, сказал, чтобы ты не вешала нос?

Джулия помрачнела и промолчала.

— Если не хочешь отвечать...

— Нет, тут другое. Скорее, не хочу думать об этом.

— Мне знакомо это состояние. Забудь, что я спрашивал.

— Нет, все в порядке. Мой напарник собирается написать на меня докладную, а поскольку испытательный срок еще не кончился, это может выйти мне боком.

— Докладную за что?

— Заслон трубки.

Это профессиональное выражение означает появление перед дулом дробовика или иного оружия, которое держит другой полицейский.

— Что произошло? Может, расскажешь?

Джулия пожала плечами, и оба сделали по большому глотку.

— В общем, там была семейная ссора — я их терпеть не могу, — и тот тип заперся с пистолетом в спальне. Мы не знали, собирается он стрелять в себя, в жену или в нас. Дождались подкрепления и приготовились ворваться внутрь.

Джулия сделала еще глоток. Босх наблюдал за ней. На ее лице отразилось душевное смятение.

— Эджвуд держал дробовик. Кико предстояло высадить дверь. Феннел, его напарник, и я должны были войти. Все получилось удачно. Кико сильный. Он выломал дверь ударом ноги. Мы с Феннелом вошли. Этот тип валялся без сознания на кровати. Казалось бы, никаких проблем, но Эджвуд заявил, что я заслоняла трубку.

— Это было так?

— Не думаю. Но если заслоняла я, то и Феннел тоже, а ему он не сказал ни словечка.

— Потому что ты новичок. С испытательным сроком.

— Да, и мне это определенно начинает надоедать. Гарри, как тебе удалось уйти с патрульной службы? Сейчас ты занят важной работой. А я только выполняю команды по радио днями и ночами, мотаюсь от одной мерзости к другой, это то же самое, что гасить плевками пожар. Мы не делаем ничего важного, да еще в довершение всего этот чопорный скот твердит мне каждые две минуты, какая я бестолочь.

Босх хорошо понимал Джулию. Через это проходили все полицейские. Ежедневно бродишь по клоаке, и вскоре начинает казаться, что, кроме нее, ничего не существует. Вот почему он не мог бы вернуться в патрульную службу. Она представлялась ему лейкопластырем на пулевой ране.

— Ты думала, служба будет иной, когда училась в академии?

— Не помню, о чем я думала. И не уверена, что смогу достичь того положения, где буду что-либо значить.

— Уверен, достигнешь. Первые два года тяжелые. Но ты входишь в курс дела, начинаешь видеть перспективу и свой путь. У тебя все образуется.

Произнося эту ободряющую речь, Босх не испытывал уверенности. У него были долгие периоды сомнений относительно своей работы и выбора. Советуя Джулии терпеть, он сознавал, что не совсем искренен.

— Давай побеседуем о чем-нибудь другом, — предложила Джулия.

— С удовольствием, — улыбнулся Босх.

Он неторопливо пригубил коктейль, думая, как повернуть разговор в другое русло. Поставил бокал и произнес:

— Ты путешествовала в Андах, и тебя осенило: «А ведь я хочу служить в полиции».

Джулия рассмеялась, желая избавиться от унылости.

— Не совсем так. И я не бывала в Андах.

— А как же полная, красочная жизнь, которую вела до того, как нацепить значок? Ты сказала, что путешествовала по всему миру.

— В Южную Америку не ездила.

— Анды там? Я-то думал, во Флориде.

Джулия снова рассмеялась, и Босх обрадовался, что удачно сменил тему. Ему нравилось смотреть на ее зубы, когда она смеется. Они были чуточку кривыми, и в некотором смысле это делало их превосходными.

— Ну а кроме шуток, чем ты занималась?

Джулия повернулась на табурете так, что они с Босхом оказались плечом к плечу и глядели друг на друга в зеркало позади ряда разноцветных бутылок вдоль задней стены.

— Была какое-то время адвокатом — по гражданским делам, потом поняла, что это лакейское занятие, бросила его и стала путешествовать. При этом работала. Делала керамику в итальянской Венеции, была конным экскурсоводом в Швейцарских Альпах, поваром на гавайском туристическом судне. Подвизалась и на других ролях, повидала чуть ли не весь мир — кроме Андов. Затем вернулась домой.

— В Лос-Анджелес?

— Я здесь родилась и выросла. А ты?

— Тоже.

— Я в Сидерсе.

Джулия подняла бокал, и они чокнулись.

— За гордых и смелых! — провозгласила она.

Босх выпил и, взяв графин, налил сайдкара. Он значительно опережал Джулию, но это не смущало его. Чувствовал он себя раскованно. Приятно было на время забыть о работе, сидеть рядом с женщиной, не имеющей прямого отношения к делу о костях.

— Родилась в Сидерсе? — сказал он. — А росла где?

— Не смейся. В Бел-Эйре.

— Вот как? Видимо, твой отец не очень доволен, что ты решила служить в полиции.

— Тем более что однажды я ушла из его юридической фирмы и не подавала о себе вестей два года.

Босх улыбнулся и поднял бокал. Джулия чокнулась с ним.

— Храбрая девочка.

Когда они поставили бокалы, Джулия предложила:

— Давай покончим со всеми вопросами.

— Хорошо, — отозвался Босх. — И чем займемся?

— Отвези меня домой, Гарри. К себе.

Босх посмотрел в ее блестящие карие глаза, подумав, что события развиваются молниеносно. Это редко случается между полицейскими, сознающими свою принадлежность к замкнутой группе общества и ежедневно отправляющимися на работу с мыслью, что она связана с риском для жизни.

— Да, — промолвил наконец Босх. — Мне пришло на ум то же самое.

Он наклонился к Джулии и поцеловал ее в губы.

В гостиной Босха Джулия Брейшер смотрела на компакт-диски, сложенные стопками на полках возле стереопроигрывателя.

— Я люблю джаз.

Босх был в кухне. Он улыбнулся, услышав ее слова. Наполнил два бокала мартини из шейкера, вошел в гостиную и подал один ей.

— Кто тебе нравится?

— В последнее время Билл Эванс.

Босх кивнул, подошел к полке и достал «Некий рай». Вставил компакт-диск в проигрыватель.

— Билл и Майлс, — сказал он. — Разумеется, Колтрейн и еще несколько исполнителей. Я считаю их самыми лучшими.

Когда зазвучала музыка, он поднял свой бокал, Джулия подошла и чокнулась с ним. Вместо того чтобы пить, они слились в поцелуе. Потом она рассмеялась.

— Что такое? — спросил Босх.

— Ничего. Просто я чувствую себя беззаботной и счастливой.

— Я тоже.

— Очевидно, дело в том, что ты отдал мне фонарик.

Босх пришел в недоумение:

— Как это понять?

— Он ведь такой фаллический.

Увидя выражение лица Босха, Джулия снова рассмеялась и пролила на пол чуть-чуть коктейля.