Джек Кетчам - Стая (Потомство)

Она повернулась и посмотрела на них.

Потом снова подняла руки, тогда как Женщина и Первый Похищенный подняли с пола пещеры тонкие березовые прутья.

Она не издала ни крика, покуда прутья хлестали ее по животу, бедрам, шее и плечам – даже по лицу. Правда, они старались не бить по глазам и ушам, а также не хотели задеть соски грудей, которыми Вторая Похищенная кормила младенца. Она не сделала ни малейшей попытки уклониться от их ударов, хотя Женщина прекрасно понимала, что ей очень больно. Все же как приятно было причинять боль, и столь же сладостно было ее испытывать, ибо боль была самой жизнью, и Вторая Похищенная понимала истинную причину этой боли, знала, что она несет с собой добро, а следовательно, все так и должно быть.

Дети же стояли и смотрели. Они учились. Бык снова загремел своими цепями.

К тому моменту, когда с поркой было покончено, все трое основательно вспотели, стоя во влажной и жаркой атмосфере пещеры. Все тело Второй Похищенной покрылось кровью, как если бы они измазали его соком красных ягод. Отличие состояло лишь в том, что на теле ее совершенно отчетливо проступали раны – что было необходимо, – а их прутья также сочились кровью.

Теперь им оставалось лишь запастись оружием.

Женщина облачилась в изорванную клетчатую рубаху, которую давным-давно сняла с убитого рыбака. Она тогда одним мощным ударом топора обезглавила его, чтобы показать Первому Похищенному, как умело и быстро надо делать подобные вещи. Нож рыбака в настоящий момент болтался в притороченных к ее поясу ножнах.

Дети встали, подошли к куче и через несколько секунд были также полностью экипированы.

Они шли по пляжу, ступая по усеянному камнями песку который слабо светился в лучах лунного света.

Женщине было хорошо знакомо это место.

Неподалеку отсюда располагалась та пещера, где они пережили Ночь Первых Слез.

А по другую сторону канала, невидимый в темноте, находился остров, на котором она родилась.

Те места она помнила довольно смутно. В голове изредка всплывали воспоминания о том, как на протяжении многих дней они скрывались, пока в конце концов не бежали оттуда, спасаясь от людей с ружьями, разыскивавших тех, других людей, которых они сделали своей добычей. В то время Женщина еще не понимала, что такое ружье, тогда как старшие отлично осознавали исходившую от него угрозу и потому приняли решение податься на большую землю.

Она помнила, что рыбы вокруг того острова водилось просто навалом, а на нем самом было много птиц, и хотя праздники устраивались крайне редко, все равно охотиться там было одно удовольствие.

Сейчас же, когда она повзрослела и стала главой семейства, охота всегда оказывалась сопряженной с опасностью. Повсюду ходили люди с ружьями, а потому следовало всегда заранее планировать предстоящие действия и вообще проявлять максимум осторожности.

Первому Похищенному нравилось изображать из себя лидере – в конце концов, он ведь был старшим мужчиной в семье. Однако никаких планов он строить не умел и понятия не имел о том, что такое осторожность. А потому никаким лидером он на самом деле не был. И не мог им быть. В сущности, его действиями руководила одна лишь глупая гордыня, когда он с топором через плечо шагал – вот как сейчас – на шаг впереди нее. Во многих отношениях Первый Похищенный и до сих пор оставался всего лишь большим ребенком.

Шедшая рядом с ней обнаженная Вторая Похищенная оказалась посмекалистее.

От нее исходило какое-то спокойствие, готовность воспринимать вещи такими, какими они были. Умение ждать и рассуждать.

Правда, так было не всегда. На протяжении всего долгого лунного цикла Женщина была вынуждена держать ее в маленькой и темной норе в дальнем конце пещеры, связанной по рукам и ногам, и к тому же ежедневно поколачивать, потому что девчонка постоянно плакала и то и дело вспоминала свою мать. Как ни странно, при этом она ни разу не вспомнила отца, хотя к тому времени ей миновало уже шесть лет, и она могла бы вести себя более солидно.

Со временем плач прекратился, а потом и вовсе стало так, будто она с самого начала жила вместе с ними.

Женщина устремила взгляд в сторону моря. Вот в такую же ночь, когда был высокий прилив, ее семья покидала остров.

От семьи давно уже никого не осталось – всех уничтожили. И вот снова наступили те же черные времена.

Но ей все же удалось восстановить семью, всех их сделать сильными.

По обеим сторонам от нее по пляжу брели дети. Первым шагал Кролик – лучший из всех охотник, хотя во всем остальном полнейший дурень; следом за ним шла пара мальчиков-близнецов, а дальше Девочка, Землеедка и Мальчик с помутневшим глазом. Лишь младенца они решили с собой не брать.

Женщина чувствовала, как в ней шевелится и вздымается исходящая от них сила.

В чем-то ее семья напоминала собой морскую водоросль при отливе – сморщенную на солнце, почерневшую от многих потерь, иссохшую чуть ли не до хруста. А потом море вновь позволяло ей восстать, в очередной раз делая ее зеленой, сочной, полной жизни.

Море было кровью.

Шум прибоя в ночи отдавался в ушах Женщины дивным громом.

– Плохо дело, – сказал Манетти. – Очень уж темно. В такое время того и гляди кто-нибудь размозжит себе голову об эти скалы.

А ведь он прав, – подумал Питерс. Поиски и в самом деле сильно затруднял высокий прилив, в результате которого пляж в данный момент превратился всего лишь в узкую полоску песка. Это заставляло их то и дело прижиматься к гранитным скалам и тянувшимся у их основания потрескавшимся валунам, поверхность которых стала скользкой от постоянно падавших на них брызг морской воды. Волны стремительно заполняли малейшие расщелины и выемки на берегу, и полицейским приходилось то огибать, а то и перепрыгивать через водные потоки. От зависавшей в воздухе мокрой пыли волосы и одежда Питерса успели основательно отсыреть, а сам он ощущал на губах острый привкус соли. Люди были вконец вымотаны.

Ну что ж, пора было ставить точку.

Стоя в непосредственной близости от тянувшихся ввысь каменных стен, они в любом случае не смогли бы ничего обнаружить. Глядя вверх под столь острым углом, невозможно было определить, что действительно было пещерой – не говоря уж о том, насколько она глубока и можно ли в ней жить, – а что являлось всего лишь трещиной или небольшим углублением в скале.

Патрульные снабдили их тяжеленными фонарями «Мэглайт» на шести батарейках – стоили они недешево, целых сорок долларов, но их мощные лучи все же прорывались сквозь толщу влажного воздуха. Впрочем, даже в их свете все вокруг казалось совершенно одинаковым, так что различить что-то особенное было определенно невозможно. С таким же успехом можно было надеяться разглядеть в стене отверстие от гвоздя, если сам лежишь, прижавшись лицом к плинтусу. В общем, ничего у них пока не получалось.