Елена Богатырева - Однолюб

Теперь она казалась абсолютно раздавленной и покорной. Долго разглядывала Рудавина, уже не пытаясь подавлять или гипнотизировать. Слушала внимательно, но молчала.

Он часто спрашивал себя – зачем? Зачем ему эта вечная немая угроза? Вряд ли она что-нибудь скажет ему, а если и скажет, то едва ли это будет такое, что ему самому еще не известно или до чего он сам не в состоянии додуматься. Но ощущение власти без этой очаровательной заложницы было для Петра неполным, ущербным. Что толку, если подстрелил дюжину зайцев? Только убив льва, можешь считать себя настоящим охотником. Что толку, если властвуешь над слабым или даже равным себе? Трепет в душе вызывает лишь власть над более сильным.

Людмилу он держал в последнее время как трофей. Они сражались, он победил и теперь вправе наблюдать своего врага, скованного и безопасного, до тех пор, пока не отпадет нужда припоминать все детали их горячей схватки, своей дивной победы.

Рудавину нравилось вспоминать о своих победах, класть противника на лопатки. Таким воспоминаниям он мог предаваться бесконечно. Однако дела, которые предстояло изучить руководителю Северо-Западного региона, требовали времени, и он продолжил изучение инструкций, на которые центр никогда не скупился. Бумажная работа утомительна, но только не в организации, где жалкая бумажка может раскрыть тайны самых тихих людей.

Вот, к примеру, американский филиал делится конфиденциальной информацией о работе, проведенной для организации пресловутого скандала Клинтон – Левински. Обработка Моники заняла пятнадцать часов тридцать семь минут, и женщина даже не поняла, что и как произошло. А после, пока газетчики, затаив дыхание, слушали, как Билл публично каялся в адюльтере, организация объявила о смене состава совета директоров нескольких крупнейших топливных компаний. Сообщения были в тех же газетах, но на последней странице, на которую никто не заглядывал. Без очаровашки Моники такой трюк вряд ли прошел бы незамеченным. Теперь журналисты стонут от однообразия информации и потому суют свой нос буквально повсюду. Кто-то мог бы задуматься, проанализировать, поднять волну. Начались бы общественные диспуты и прочая ахинея. А благодаря Монике все прошло тихо, как все и делается в тихом мире.

Расшифровав следующую бумагу, Петр узнал о том, что недавнее турне известной английской рок-группы санкционировано и оплачено организацией для воздействия на дотошных московских журналистов, довольно близко подобравшихся к Московскому филиалу. Музыка сопровождалась низкочастотными волнами, надолго лишившими зловредную молодежь здоровья и, главное, смелости. Результат превзошел ожидания – после концерта журналисты неожиданно вспомнили о других жизненных ценностях и отправились кто сажать дерево, кто растить сына, кто строить дом.

Третье сообщение было и вовсе смехотворным. Оно содержало список любовников и любовниц членов правительства Франции, перечислялись адреса тайных квартир и разные пикантные подробности. Это вряд ли пригодится. Хотя… как знать. Петр уже освоил немецкий и английский. Новая техника – закрываешь глаза полным идиотом, а открываешь с правильным произношением и пониманием неизвестных доселе слов. Чудесно и легко. Пару дней легкий туман постоит в голове, а так – все в порядке. Правда, Петр не очень доверял таким методам. Ведь вместе с иностранными словами в голову можно вложить все, что угодно. Сам не раз этим пользовался. Руководитель курсов иностранных языков, разрекламированных во всех газетах и журналах, был его приятелем и время от времени подбрасывал интересную информацию о своих учениках. Крупный бизнесмен, скажем, собирается в Австралию с деловым визитом. Переводчику не доверяет, хочет сам освоить язык. Бизнесмен приходит в офис, удобно устраивается в кресле, его быстро вводят в нужное состояние и закладывают в память английские слова, а опытные сотрудники организации «Жизнь» довершают работу, вкладывая туда же советы: с кем следует крутить бизнес и на кого полагаться.

Дешифровка утомила Рудавина. Он подошел к окну, раздвинул жалюзи. Летом он никогда не работал в полную силу. Лето было его любимым временем года. Благодать. Тихий сквер, старушка кормит голубей, солнышко припекает. Раньше он этого не видел. То ли времени не хватало, то ли слишком много думал о карьере. Но теперь он стоял на вершине горы и мог позволить себе передышку. За последний год он научился наслаждаться жизнью. Или это жизнь приобрела более приятный вкус? Она ведь так редко баловала его прежде…

Родился он желанным ребенком в счастливой семье. Отец – ученый-археолог, известный в городе человек. Квартира в пять комнат, серенькая «Волга» плюс ярко-красные служебные «Жигули», снабжение от Академии наук плюс еще кое-какие мелочи вроде зарплаты. Рождение его было удачным. Как говорил позже один из его тибетских учителей – с хорошей кармой родился, в нужное время и в нужном месте. То есть в почти столичном городе, в самый застой социализма и в семье, близкой к власти и богатству. Вот только прожить в этой счастливой карме Петеньке суждено было недолго, всего пять годочков. А на шестом пришлось переехать в самую задрипанную коммуналку, из пятнадцати комнат, и влиться в тесный коллектив ее сорока обитателей. А все благодаря одной юной вертихвостке, так упорно нырявшей каждую ночь в палатку Рудавина-старшего на раскопках древней восточной страны с некрасивым названием. И сподобилась юная дева народить Петеньке сразу аж двух братишек и одну сестренку.

Отец сообщил матери, что «так получилось», сразу же. Переживать, разрываться на части не стал. Не такой был человек. Глаза светились честностью, грудь вечно – нараспашку, брюки слегка расстегнуты. С матерью Петра он познакомился тоже в палатке. Только палатка его – та же самая, старая, латаная палатка, с которой он никогда не расставался, – стояла тогда не в восточных горах, а в устье Северной Двины, в маленькой деревушке, которой теперь и на свете не существует.

Несмотря на то что в момент появления юной вертихвостки Петрушиной маме уже стукнуло тридцать семь, ума у нее было немного, а занять, как говорится, не у кого. Родители померли, а сестре в Печоры – пока напишешь, да пока ответ получишь. Да и стыдно писать про такое. Неудобно. Она одного народила, а та сразу трех. Значит, любила сильнее. Мама взяла Петюню за ручку да с одним чемоданчиком переехала в одиннадцатиметровую комнату разлучницы, уступив пятикомнатные хоромы новорожденному выводку.

Соседки, узнав историю Петюниной мамаши, просто взбеленились. Кричали, что в нарсуд нужно, в партком, в милицию и вообще: серной кислотой плеснула – и все тут. Утешали как могли, но чаще – водочкой. В партком мать не пошла, а вот утешение в горькой микстуре отыскала. Но, работая вахтершей, на основательное утешение не заработаешь. И стали в доме появляться мужчины. Первого, второго и, пожалуй, еще даже пятого Петя звал папами и верил всякий раз, что именно этот папа насовсем. Верил, пока не подрос и не услышал от соседа Лехи нехорошее слово «шалава», сказанное в адрес его мамочки.