Л. Шан - Скольжение по спирали. Или поклонники Мии Римик

С одной стороны делать ему было совершенно нечего – весь сегодняшний день он просидел взаперти, лениво выкуривая сигару за сигарой, не выходя из комнаты, и не явившись даже на утренний кофе к хозяйке дома, мадам Римик. На письменном столе лежала незаконченная книга одного итальянского синьора, который удумал раздробить свою историю на несколько, на первый взгляд, совершенно несвязных между собой частей 1. Дочитать до конца господин Камэ пообещал себе единственно из-за природного упрямства – никакого художественного интереса она для него не представляла. Сейчас же, после такого беспокойного вторжения в его размеренное течение реки жизни, господину Камэ, во что бы то ни стало, захотелось остаться дома, с книжкой в руке, пока он не уснет в кресле, а шея на утро не заболит от неудобного положения.

Он снова задумался. Дотянулся рукой до своей проплешины – как всегда теплой, и воинственно засопел.

Господин Камэ часто дотрагивался до своей макушки, старательно собирая волосы со всей округи, и аккуратно прикладывая их к незащищенному островку своей головы. Тонкими рядами, нитевидные там возлежали длинные волосы, прикрывающие бледную кожу проплешины.

Господин Камэ заходился сопеть, когда его молчаливая натура искала выход гневу, раздражению или беспокойству. Его большое, немного заплывшее возрастом и калорийной пищей, лицо становилось пунцовым, рыжие усы ощетинивались, как еж, а маленькие глаза сверкали черным блеском. В такие мгновенья бывший сержант национальной жандармерии Леон Камэ становился похож на сжатую пружину, которую – отпусти, и выстрелит молниеносно и сильно. Бывший коллега аджюдан Вобэр так и вовсе за это называл господина Камэ – Льйон.

И действительно, расшагивая по комнате, как лев в клетке, он вел с собой неслышный диалог, в котором два его Я боролись за принятие окончательного решения.

Первый «Я», несколько одомашенный и весьма теплый, пахнущий вкусными сигарами и коньячными парами, утверждал, что бросаться на немедленные поиски неизвестного отеля, где непонятный человек неконкретно просил помощи – это ужасно утомительно. Господин Камэ устало взглянул на желтоватую рубашку не первой свежести, кое-как развешанную на спинке стула. Всем своим видом она являла собой протест намечавшейся авантюре, и полностью поддерживала идею первого «Я».

«С другой стороны, вспомни…», хитро шептал ему горячим дыханием второй «Я». Господин Камэ бросил грустный взгляд на календарь и увидел чреватое проблемами число – 28 ноября, которое означало, что за ближайшие двое суток нужно раздобыть денег на оплату ренты жилья. Мадам Римик весьма добра к нему, но злоупотреблять ее терпением, господин Камэ себе никогда не позволял. Чертов голос, обжигающий ухо, напоминал о двойном тарифе, который с наскоку был предложен незнакомцем.

Господин Камэ грузно сел на кровать и достал сигару. В его голове мучительно рождалась решительность.

«Да уж… Дополнительные триста евро… мне совершенно точно не навредили бы. Даже наоборот. Вопрос, конечно, правда ли все это? Он ведь даже не представился… Хм… Ошалелый какой-то… Час за триста. Хотя какая разница? Да и… В конце концов, вдруг дело пустяковое… Скатаюсь на часок, и баста. Тогда возьму Реми Мартан… да и сигары заканчиваются… Ну и Мие можно будет заплатить. Ладно. Какой, говоришь, отель? Со шпилями?»

ОТЕЛЬ «МИ РУА». ВЕЧЕР

Человек по телефону не обманул господина Камэ – отель действительно находился недалеко. Правда, шпилей, по которым должен был ориентироваться впервые прибывающий гость, было не два, вернее не совсем два: один – правый, частично развалился, и теперь крыша отеля была похожа на бойцового пса, купированного на одно ухо.

Внешне отель напоминал детище воспаленной фантазии каталонского гения Гауди 2, причем зрелого и сформировавшегося, когда маэстро навсегда вышел за пределы эклектичной архитектуры. Раздутые колонны помпезно возвышались над овальным крыльцом, с кривыми линиями ступеней, а величественная дверь была причудливо украшена массивными узорами чугунной ковки. Заломившийся набок шпиль, вместе с острыми треугольными мансардами чудовищно напоминали птенцов на крыше знаменитой Каса Мила. Волнистая форма здания, выступая чуть вперед своими балконами в стиле модерн, сохранялась от фундамента до самой крыши – асотеи 3. Потому предположить, что это архитектурное чудо, в большей степени похожее на чей-то заброшенный особняк начала XX века, служит ночлегом для заплутавших прохожих и усталых шоферов, было удивительно трудно.

Не менее любопытным было и его расположение. В густых зарослях деревьев – парковых, конских каштанах, за которыми скрывался фасад отеля, причудливую его крышу тем не менее было видно еще с шоссе, при подъезде издали. И еще: никаких огней! Даже если, ночь безлунна, и ничто не зазывает загулявших зевак с их ветреными девицами на укромный приют, отель возвышается своим суровым и холодным видом над одиноким шоссе.

Эта же ночь, напротив, выдалась полнолунной, и господин Камэ внимательно рассмотрел въездные ворота, вылитые из цельного чугуна.

«…приветливо распахнутые, или беспечно оставленные незакрытыми…», подумал про себя господин Камэ, аккуратно направляя свой темно-зеленый фиат к въезду в гостиничный двор.

Проехав полсотни метров в тенистой роще каштанов и высоких кустов, господину Камэ открылась небольшая парковочная площадь перед самим зданием гостиницы. Пустая.

Он заглушил мотор, и огляделся. Ворота позади так и остались распахнутыми, деревья молча стояли в безветренной тишине, а темные окна номеров не предвещали никакого оживления внутри отшельнического строения.

«О, не иначе мое дело будет связано с цыганской свадьбой…» – саркастически усмехнулся господин Камэ, оглядываясь на совершенно пустую парковку и беззвучное приветствие отеля. Видимо, обычно здесь останавливаются на ночлег только такие дальнобойщики, которые не пользуются услугами легкомысленных женщин, так как в такие отрешенные места не захаживают даже их длинные ноги.

Найдя для себя причину, почему об этом отеле он никогда не знал ранее, господин Камэ, кряхтя, с трудом начал выбираться из машины.

Сам будучи мужчиной солидных размеров, он уже добрый десяток лет прибегал к услугам малогабаритного фиата, так широко выпускавшихся в начале девяностых, когда каждый третий французский пешеход брал себе в качестве первых колес именно этот автомобиль. С тех пор уже выросло новое поколение пешеходов и автомобилистов, французы успели пересесть сначала на ситроены и пежо, а потом на британские и немецкие иномарки, но господин Камэ почти все это время оставался верен своим принципам, а потому железного коня на иностранных пришельцев менять не решался.